Микаэл Налбандян - Карен Арамович Симонян
…А о сданной на цензуру первой статье не было пока никаких вестей. Микаэл же с нетерпением ждал того дня, когда его критика романа «Сое и Вардитер» вырвется наконец за тюремные стены. Он был уверен, что в цензурном отношении к его статье не придраться, и в то же время прекрасно понимал, какое огромное значение она может иметь для армянской национальной литературы.
«Сое и Вардитер» — история юношеской любви — не первое и не последнее в мировой литературе. В то же время роман давал интересные и ценные этнографические зарисовки, картину живых нравов и обычаев народа.
Уже в самом начале статьи Микаэл высказал свое кредо критика: «Можем смело сказать, что уважаемый автор является верным зеркалом по отношению к описываемой им жизни… Г-н Прошян исполнил свой долг. Теперь наш черед стать зеркалом для него и показать автору его собственное произведение». Такой принцип для критической статьи дал Микаэлу возможность, в свою очередь, сказать о современных национальных проблемах и, тем самым придав статье больший публицистический накал, фактически продолжить Прошяна, но уже в другом литературном жанре.
И если Прошян, это «верное зеркало», показал беспомощное состояние столь многое потерявших армян, то Микаэл Налбапдян искал пути выхода из этого состояния…
Потери эти армянский народ понес много столетий назад, еще в средние века. Под влиянием чужеземных воздействий в той пли иной степени исказился и национальный облик народа. Под угрозой гибели находился национальный дух — его язык. Только суровая трезвая мысль и свободная от всяческих «патриотических» предрассудков деятельность могли предотвратить эту угрозу.
И Микаэл в открытую выражал свои мысли, ставшие очередным своеобразным камнем, брошенным в затхлое болото безразличия. Армяне не средневековый народ, писал он. Просто в средние века они потеряли многое из того, что создали с незапамятных времен. Они потеряли не только страну, государственность и политическую независимость, но и многие свои духовные и материальные ценности… Поэтому «не может быть ничего, относящегося к средним векам, что было бы для нас полезно и принесло бы нам спасение… Мы не обязаны сохранять осевшую на нас в средние века ржавчину. Есть народы, начавшие новую свою жизнь в средние века. Они крепко связаны с ними, и если на них проглядывает ржавчина тех времен, — они могут еще оправдаться, ссылаясь на историю: они открыли глаза в покрытой ржавчиной колыбели. А наше отношение к средним векам не таково. Мы народ античный. Что могут напомнить нам средние века? Разрушение, плен, резню, кровь, огонь, голод, мрак и смерть… Вот что принесли нам средние века! Под тяжестью сего этого сгибается сегодня армянин. Скинуть с себя это бремя — вот наша задача!»
Действительно, этот мертвящий груз, который с удивительной покорностью и даже с нелепой гордостью влачили армяне, мог сломать им спину и стать причиной новых бед и окончательной гибели. Покорность армян была покорностью раба, а кажущаяся гордость — самоотреченностью человека, которому не на что надеяться…
Революционный дух, смелость, высокое чувство национального достоинства и глубокая вера в будущее — вот что надо было армянам, живущим под игом тирании!
Еще одной насущной необходимостью оставалась проблема общенационального языка, для которого Микаэл собирался прямо здесь, в равелине, разрабатывать грамматику.
Вновь и вновь в своей критической статье Микаэл обращается к экономическим вопросам. На первый взгляд это может показаться странным, однако не будем забывать, что два года одиночного заключения, безнадежное положение и мучившие Микаэла болезни не могли помешать Налбандяну использовать каждую представляющуюся возможность, пусть даже не всегда, казалось бы, подходящую для национального пробуждения своего народа. Каждый час и любая возможность во имя этой священной для него цели!
Как «верное зеркало», Прошян в своем романе отразил то недовольство и недоверие, которые распространились среди аштаракских крестьян к шелковичным червям. Дело в том, что из-за неблагоразумия аштаракцев эти черви, которые могли сыграть важную роль в их хозяйстве, превратились для них в настоящее бедствие и, по мнению аштаракцев, лишь портили шелковицы. Взяв этот факт за основу, Микаэл писал: «Мы знаем, что в Азии еще долго не смогут сматывать нить с кокона так, как это делают европейцы. Смотанная даже в Северной Европе имеет меньшую ценность, чем в Южной Франции или в городе Пьемонте. Но в этом случае можно продавать коконы. А в больших селах, как Аштарак, можно с легкостью открыть товарищескую шелкомотальную фабрику… Хотя разматывание коконов требует умения и большой осторожности, мы все же уверены в искусных руках армянских женщин. Если б у них было хорошее оборудование и их бы научили обращению с ним, то они бы не уступили европейским женщинам».
…Но ни эта, ни другая статья Микаэла Налбандяна так и не вышли из стен Петропавловской крепости. Лишь через несколько десятилетий им суждено было дойти до читателя. Оказывается, Микаэл упустил одно очень важное обстоятельство. Статьи он писал на армянском, а ведь все, что выходило за пределы крепости, должно было быть написано на русском… Как мог забыть об этом Налбандян? И почему никто не предупредил его?
А еще через некоторое время брат Казарос сообщил в письме, что, пока не завершится дело, Микаэлу ничего не разрешают публиковать в «Юсисапайле».
Сенатская следственная комиссия мудро рассудила: «Если
