Микаэл Налбандян - Карен Арамович Симонян
«Свидание с братом Ананией. Сегодня заболел… Спина, голова и горло болят».
«Я очень слаб… болит печень».
«Получил сегодня письмо и два фунта благородного табака».
Тюремный дневникИ все-таки он продолжал напряженно работать. Поистине, он не терял мужества духа. Вспоминал прошлое и напоминал о нем друзьям:
«Помнишь ли былое, когда в теплом дружеском кругу сиживали ночи напролет? Хотя условия жизни каждого из нас были более чем ограниченны, но не видать нам тех сладких упоений при самых обширных средствах!..»
«Воспоминания о прошлом, если они приятны, отчасти только вливают целительный бальзам в настоящие раны… Благодарю всех тех, которые кланяются мне; их перечень в твоем письме вызвал мою улыбку; ты пишешь: «Твои друзья и женщины, и девицы, и прочее», как будто на театральной афише: «Дамы, кавалеры, пажи, гости…»
«Недавно мне пришел в голову наш общий визит в Москве, лет восемь тому назад (не знаю, ей-богу, кому), на чердаке где-то, где встретились с одним человеком, вовсе нам незнакомым, который только и говорил химическими формулами. Анания, верно, помнит; и этот глупый эпизод нашей общей жизни заставил меня смеяться как сумасшедшего…»
В РАВЕЛИНЕ. ГОД ТРЕТИЙ
«Сегодня очередная годовщина заключения, считая с четырнадцатого июля. Два года!..»
«Перевели в другую камеру. От запаха краски страшно болит голова».
«Мое дело недвижно лежит в Сенате, и я не знаю, когда кончится все это».
Тюремный дневникКнижечка легко помещалась на ладони. Она была маленькой, изящной и со вкусом изданной. Сборничек стихов… Каждое стихотворение обрамлено рамочкой, как и подобает песням любви. Микаэл уже несколько раз перелистывал книжку, от которой у него возникло непонятное и необъяснимое чувство гадливости… Не автор ли тому причиной? Хорен Галфаян… Тот самый католический монах, который вместе с Габриэлом Айвазовским и своим братом Амбросиосом изменил веру и перешел в лоно армянской просветительской церкви. Во время заграничных путешествий случалось встречаться и с Хореном. И даже сочувствовать ему и Амбросиосу, поскольку после того, как Габриэл Айвазовский перевел свой «Масьяц ахавни» из Парижа в Феодосию, они попали в «великую нужду и невыносимые долги».
Микаэл отшвырнул книжечку. Его сейчас мучили другие заботы…
«Меня более всего мучает положение моих престарелых родителей и более ничего, а то все перемелется, мука будет. На свете нет ничего без конца, если это так, то и несчастье, которое теперь преследует меня, тоже имеет конец. Я тебя прошу ради бога, успокоить наших родителей. Жаль, что нельзя писать по-армянски, а то бы я к ним писал сам. Но неужели они не верят брату Казаросу, что так беспокоятся? Что ни письмо, то более ничего не услышишь, как только о их грустном положении; это, признаюсь, мне очень тяжело…»
А в семье начались разногласия, причиной которых, судя по доходившим снаружи вестям, был Григор, один из братьев Микаэла.
…Волею обстоятельств Микаэл в последние годы редко и мало общался с братьями, которые считали его беспутным человеком и блудным сыном. Братья и зятья, именно благодаря авторитету Микаэла покровительствуемые Карапетом Айрапетяном и развернувшие выгодную торговлю, были твердо убеждены, что Микаэл — самый настоящий преступник. И Микаэл Налбандян, всю жизнь осужденный на трагедию непонятого человека, сейчас, в сырой и унылой камере-одиночке, был приговорен к самой жестокой муке, которую могут предуготовить человеку только его близкие. А называлась она — НЕ ПРОЩАТЬ.
…Не прощать его ум и смелость, не прощать исключительной способности любить и мечтать, не прощать преданности семье и народу… Словом, не прощать ничего того, что делало его Особенным.
Если для всего армянского народа этот Особенный был спасителем, ведущим нацию из тьмы к свету, освобождавшим народ от пут тирании и насилия и открывавшим дали политической самостоятельности, то для своих родных он был прежде всего неудачником и чужаком в семье.
Но более всего разъярило Микаэла, что его брат Григор решился просить Арутюна Халибяна, чтобы тот с помощью своих связей походатайствовал перед властями об освобождении Микаэла из тюрьмы.
Микаэл был глубоко оскорблен этим поступком брата.
Микаэл Налбандян — брату Казаросу.
17 июня 1864 г.
«Я сам думаю подготовить маленькое письмецо Халибяну. Это будет, во-первых, вроде извинения, что мой брат по неделикатности своей потревожил его дражайшую особу. Во-вторых, протестом за действия брата без моего ведома».
Что мог означать этот шаг брата Григора? Неосознанный порыв неожиданно нахлынувших братских чувств?.. Положим. Но не слишком ли поздно? Ведь Микаэл сидел в крепости уже больше двух лет… А не имели ли к этому отношения раздоры в семье, начатые именно Григором?..
Но нет… Григор знал, что Арутюн Халибян вряд ли в силах помочь Микаэлу. И даже больше: прекрасно понимал, что, даже будь у Халибяна такая возможность, он бы и пальцем не пошевелил, чтобы хоть чуточку облегчить участь своего злейшего и заклятого врага — врага, которого он преследовал вот уже более двадцати лет и которого мечтал увидеть в тюрьме еще со столь далекого сейчас 1853 года…
Брат Григор пошел на этот шаг лишь ради примирения с Халибяном.
Он сознательно отдалял себя от Микаэла, Халибян же понял намек Григора: «Микаэл — мой брат, поэтому я вынужден хлопотать за него, иначе просто неудобно перед людьми… Но самый близкий мне человек — это ты, поэтому к тебе я и обращаюсь по поводу брата».
Это
