Наяву — не во сне - Ирина Анатольевна Савенко
Зингер — великолепный пианист, часто дает в консерватории свои концерты. Репертуар его огромен — Бетховен, Шуман, Шопен, Рахманинов, Скрябин, Прокофьев и еще, еще...
Вскоре я познакомилась с ним и даже стала изредка заходить к ним — они сняли неподалеку от меня две хорошие комнаты. Общение с изысканно образованным, начитанным, тонким пианистом Зингером всегда было мне и приятно, и интересно. Его жена Зина была значительно примитивнее, но ее доброта, веселость делали и общение с ней достаточно приятным.
А маленькая Олечка — это вообще прелесть.
Той же осенью пятьдесят третьего года приехала к нам в консерваторию из Кишинева доцент по хоровому дирижированию Анна Дмитриевна Юшкевич.
Какой я ее увидела, когда она появилась на нашей кафедре? Невысокая, редковатые, чуть с сединкой гладкие волосы зачесаны назад и закручены на затылке. Крупный нос, высокий и широкий лоб, небольшие серые, никогда широко не открытые глаза смотрят с доброжелательной и спокойной серьезностью, по углам их — уже морщинки, да и от губ книзу — складочки, хоть до старости далеко — Анна Дмитриевна всего на год старше меня.
А в целом лицо ее, не блещущее особой женственной миловидностью, несомненно интересно и привлекательно. Незаурядность личности! Вот что четко ощущается в Анне Дмитриевне даже при самом поверхностном знакомстве. Ум, сила воли, властность, которую нельзя путать с самолюбивой кичливостью .многих, и великолепный, глубокий профессионализм. И еще — полнейшее нежелание «казаться». Быть, а не казаться! Достойного ее аналога в этом смысле я в своей жизни не встречала.
Наш заведующий кафедрой — добрый, славный человек, опытный, но все же не сказать, что сильный педагог. А у молодых преподавателей и опыта не хватает. С приходом же Анны Дмитриевны на кафедре появился серьезный, требовательный, знающий педагог. Студенты наперебой стараются попасть в ее класс, да и молодые преподаватели просят у нее консультации.
С этой осени я частично попала в класс Анны Дмитриевны концертмейстером. Для меня это очень интересно, но и трудно. Наши отношения день ото дня все ближе. Замечаем друг в друге общие вкусы, взгляды, любовь к чтению. Намечается дружба.
Зима проходит, как всегда, в труде.
К лету мне предлагают в консерватории путевку в Друскининкай Литовской ССР, недалеко от Вильнюса. Я беру эту путевку и с удовольствием, и с большим радостно-печальным волнением — ведь ехать буду через Москву, сама судьба велит остановиться там, повидаться с Леней. Жду этого дня, как большого счастья, и в то же время боюсь его.
Глава XV. САМОЕ СТРАШНОЕ
В Москве в это время находится моя сестра Ната. В послевоенные годы она работала в харьковской опере, а сейчас приехала в Москву, чтобы устроиться в какой-нибудь другой город — что-то у нее в Харькове не сладилось. К этому времени она разошлась уже и со вторым мужем, живет одна. Я заранее написала Нате в Москву, просила ее разыскать Леню, поговорить с ним обо мне, прощупать его настроение.
Ната встречает меня на вокзале. Мы не виделись девятнадцать лет. С первого взгляда она кажется мне мало похожей на прежнюю Нату — передо мной стоит располневшая пожилая женщина. Потом, постепенно я, как говорится, адаптируюсь к ней, и она уже не выглядит ни толстой, ни пожилой. Сразу же, на перроне вокзала, Ната начинает говорить о Лене. Она была у него, познакомилась и со всей семьей. С восторгом, прямо-таки давясь словами, рассказывает, какой Леня изумительный, как она за две короткие встречи полюбила его и как я должна быть горда, что родила такого сына. Не до гордости мне тогда было, и на восторженные излияния Наты отвечала сдержанно.
Ната повезла меня на Трубниковский переулок — там живет бывшая ученица нашей мамы, Таня, с мужем. Таня — приятная, добрая женщина, родная сестра Лели, тоже Маминой ученицы, уже давно вышедшей замуж за героя моего неудачного первого брака Сеню. Леля с Сеней и его сыном Толей тоже живут в Москве.
У Тани и ее мужа Миши, кроме большой комнаты, есть еще маленькая комнатушка, там мы и устраиваемся с Натой на широкой тахте.
На следующий день мы с сестрой отправляемся к моему сыну, на станцию Строитель. Ната знает, что днем Леня один, предупрежден о моем приезде. Она ведет меня к их дому.
Место для меня незнакомое: Ева с семьей за эти годы переменяла квартиру. Я иду и спотыкаюсь, мне кажется, что волнение мое в этот раз еще больше, чем при первой встрече с Леней, после войны. Тогда я шла к нему, окрыленная радостью, уверенная,— пусть эта уверенность и не оправдалась,— что мой сын ждет меня, будет счастлив повидаться со своей мамой, а сейчас я ни в чем хорошем не уверена.
«Вот этот дом!» — показывает мне Ната.
Не успела дойти до входной двери, как из нее выходит Леня — очень высокий, взрослый, очень красивый,— бежит ко мне, наверное, увидел в окно, и обнимает, обнимает с такой недетской силой, что уже после, когда пришла в себя, почувоствовала, как болят ребра. И я его обнимаю — так нежно крепко, как только может мать обнимать свое любимое единственное на свете дитя, обнимаю и плачу, захлебываюсь горькими, но и счастливыми слезами.
Пришли в комнату, сели на тахту, я все прижимаю себе Леню и реву, реву, а он, тоже обнимая меня, все уговаривает как взрослый ребенка: «Ну-ну, не надо!»
Долго это продолжалось. На минуту оторвусь от его плеча, смотрю: боже мой, неужели это — мой сын? Из застенчивого, а потому неловкого, часто угрюмого мальчика со смешным ежиком волос на голове, с неуклюжими жестами он превратился в очень высокого — сто восемьдесят два сантиметра! — совершенно взрослого юношу с огромными, много говорящими, печальными даже в смехе, черными, в неправдоподобно длинных и густых ресницах глазами, с красивой, горделивой, на высокой шее, посадкой головы, с черными же, гладко и живописно лежащими, откинутыми назад волосами, со смуглой чистой кожей, музыкальными, с длинными пальцами, руками.
Ни о чем тогда толком не поговорили. Ната просит Леню приехать завтра на Трубниковский, к нам придет наш племянник Толя и пофотографирует нас. Леня не очень уверенно, но обещает приехать.
Назавтра приходит к нам с аппаратом Толя. Я вижу его через много лет превратившимся из мальчика в худого жилистого, но в
