Мои гуси-лебеди [рассказы о детстве] - Георгий Дмитриевич Гулиа
— Что же он?
— Божился, что о воде не может быть и речи. Зачем вода, если есть молоко? — так он сказал.
— Я ему верю, — говорила мама.
— А я нет, — настаивала на своем бабушка Фотинэ.
Мама продолжала:
— Меня наперебой спрашивали: откуда такое тесто?
Бабушка сердилась:
— Как откуда? Мука — первый сорт? Первый. Желтков яичных не жалели? Не жалели. Кислого молока? Тоже. Дрожжи от Демиана — самые свежие. Формы мы мазали только лучшим маслом. Вот от всего итого и качество!
— Я так и сказала Любе.
— И что же она?
— Свое доказывала. Что я не так делаю, что надо иначе…
Бабушка смеялась:
— Пускай, пускай по-своему. И в этом году вместо паски получит булыжники. Разве можно есть ее паски? Зубы обломаешь!
Бабушку и маму захлестывали хозяйственные заботы. Паски печь надо. В этом нет сомнений. А куличи? Куличи, как всегда, пришлет Макрина Георгиевна, моя крестная мать. Надо печь только паски. Но где взять формы?..
Мама размышляла:
— Эльпида обещала. Я не люблю большие паски. А маленькие хороши только для детей. Где достать средние формы?
— У Лизы, — подсказывала бабушка.
— Не даст она. Ей самой нужны.
— А Люба?
— Не знаю. Смотря по тому, когда она собирается печь. Обычно она печет заранее, задолго до пасхи.
— Вот она и одолжит формочки.
— Ее формам не везет. Вот если бы у Нины взять… В ее формах кто угодно хорошие паски испечет.
— Пустое, — говорила бабушка, зажигая чубук от уголька. — При чем формы? Нужно голову иметь.
— Не скажи, — говорила мама, — дурной глаз существует. Я верю в это. Люба сама мне сказала: «Леля, я, наверно, выброшу эти формы. Они невезучие».
— Пусть научится лучше печь!
Крупчатую муку, оказывается, обещал Семен. Ему пришлют ее с Кубани. И часть уступит маме. Сахар входит в папин паек. А ваниль? Где добыть ваниль? Правда, один батумец сказал, что привезет контрабандный ваниль. И шафран — тоже…
Но Семену нельзя верить: он однажды уже подвел с мукою. Ох как подвел!.. Если придет кочерма́ с ванилью, наверняка и мука найдется на ней.
— Жалко, Елизбар умер, — говорила бабушка, — бывало, пошлешь к нему мальчика — и на́ тебе: и мука, и сахар, и масло! Теперь это как из сказки… Нет, Леля, нельзя откладывать: я завтра же займусь делом. Под лежачий камень вода не течет.
Мама прикидывала:
— Десять фунтов муки хватило бы за глаза. И на ачаф останется. А яиц надо не меньше ста. Чтобы и покрасить можно было.
— Сто — хорошо, — соглашалась бабушка.
— Люблю, чтобы цвет теста был желтый-желтый, — мечтательно произносила мама.
— Ну так клади побольше желтка.
— Не только в нем дело. Тут нужно знать: сколько яиц, сколько шафрана. Пережелтить недолго. Цвет должен быть светло-желтый… А запах?.. Помнишь, мама, какой аромат стоял у нас дома, когда мы вернулись из пекарни в пять утра?
— Еще бы! Эльпида спросила: «Что это такое?» А я говорю ей: «Паски испекли». — «Ай-яй-яй, — заохала Эльпида. — Как вам повезло, Фотинэ, как повезло! А у меня тесто не поднялось!»
На следующий день мама собралась к пекарю Панджо. Славному анатолийскому греку (он жил недалеко от нас, за углом). Мы с братом увязались за ней.
Только свернули за угол — навстречу нам такой плотный, солидный, улыбающийся мужчина.
— Елена Андреевна, здравия желаю!
— А, здравствуй, здравствуй! Как живешь? Где пропадаешь?
— Дела, дела! А вы куда направились?
— Тут недалеко, в пекарню. Собираюсь паски печь.
Мужчина расхохотался, погладил нас по голове, спросил, как здоровье отца. Мы с братом обратили внимание на его огромный револьвер в деревянной кобуре. Мы знали, что это маузер. И не могли оторвать глаз от оружия.
Позже мама сказала нам, что этот мужчина — большой человек, «наркомвоенмор Абхазии». Отец расшифровал это слово и объяснил должность дяди с маузером на боку: народный комиссар по военным и морским делам Абхазской Советской Социалистической Республики. Ого! Мы, стало быть, уже знали в лицо двух наркомов Абхазии: внешней торговли и по военным и морским делам. «Пусть говорят, что Абхазия мала, — решили мы с братом, — но у нее есть свои наркомы». И мы выпятили груди…
С Панджо у мамы произошел такой разговор:
— Мадам, сколько ви хочите пиксти?
— Как в прошлом году, Панджо: штук двадцать.
Панджо стоял в белом колпаке и халате. От него пахло дрожжами.
— Тогда соединяю с мадам Дар-ипа. Харащо?
— А у нее много форм?
— Не-ет, штуки десят.
— Только не ставь мои формы у самой дверцы.
— А дальше — плохо: паска горит. Мадам, я знаю. И хочу, чтобы лучший бил паска.
— Хорошо, Панджо, вот тебе три лиры задатка.
Панджо сказал:
— Мадам, ви будете делать паска ночью… Ночью… — Он чего-то прикидывал в уме. — Да! Ночью четверг.
— Со среды на четверг?
— Не-ет. Четверг и прямо пятница…
Мама сосчитала на пальцах:
— Значит, пятница — день, суббота — два, воскресенье — три…
— Как раз! — воскликнул Панджо. — Харащо получается: паска на третий день — самий кусный!
На том и сговорились.
Бабушка развила свою деятельность, а мама — свою.
По вечерам они обсуждали дневные успехи или разочарования.
— Сегодня мне предложили муку, — сообщала мама, — горькую-горькую. Я не взяла.
— А мне — сырую. Я говорю: почему с водой? А мне жулик отвечает: «Мамаша, она же из Новороссийска. Первый сорт. На море был шторм, только и всего». Я ему: «Мне нужна крупчатка». — «А это что?» — говорит жулик.
Отец работал за столом и время от времени отвлекался, чтобы оценить ситуацию с мукою и прочими припасами.
— А ты знаешь, сколько запросили за горькую муку? — продолжала мама.
— Сколько?
— Двадцать пять миллионов за фунт.
— Совсем обнаглели, — возмутилась бабушка. — Я знаю, где продают очень приличную муку, — правда, не крупчатку, — всего за десять миллионов.
Отец вставил словечко:
— Леонтий Салохин сказал, что учителям в семинарии будут выдавать муку. Кажется, американскую.
— Нет, нет, — возразила мама, — американская не подойдет. Пусть Салохин достает ее, но мне нужна кубанская.
— Только кубанская! Только крупчатка! — сказала бабушка.
Отец пожал плечами и, продолжая читать классные работы семинаристов — будущих абхазских учителей, добавил:
— А еще Салохин обещал сливочное масло…
— Это другое дело, — обрадовалась мама.
Мы с братом катались по полу и слышали все, ни одного слова не пропустили мимо ушей. Но какая нам была разница: крупчатка или не крупчатка, двадцать пять миллионов или десять?.. Главное, чтобы были паски и куличи, да крашеные яйца. А без них какой же праздник?
И вот настал сакраментальный четверговый
