Битва за пустыню. От Бухары до Хивы и Коканда - Владимир Виленович Шигин
Что касается Черняева, то он настойчиво убеждал своего начальника о включении города в состав России.
– Создание Ташкентского ханства лишит Россию политического влияния, которое мы приобрели с занятием города, стоящего во главе Средней Азии! – доказывал он Крыжановскому.
– Что ж, теперь я больше склоняюсь к вашему мнению! – согласился с ним генерал-губернатор Оренбурга.
Покидая Ташкент, Крыжановский все же приказал Черняеву опубликовать объявление, что Ташкент с окрестностями до Сырдарьи будет отныне самостоятельным государством. На всякий случай…
Черняев бумагу начальника положил под сукно… Как показали последующие события, он правильно сделал!
31 декабря 1865 года Крыжановский в письме на имя Милютина изложил свой взгляд относительно будущего гражданского устройства Ташкента, склоняясь уже к точке зрения Черняева. Свои соображения по этому поводу, основанные на письме Крыжановского, Милютин доложил 15 января 1866 года Александру II.
Между тем в российском правительстве по-прежнему не было ясности и в вопросе об общей политике в Средней Азии и относительно статуса Ташкента.
– Сведения, имевшиеся в Министерстве иностранных дел, – признавался Горчаков, – сбивчивы и отрывочны! Для окончательного решения вопроса надо вызвать в Петербург обоих возмутителей спокойствия – и Крыжановского, и Черняева.
Надо сказать, что оба генерала вели себя на высоком паркете достойно. Говорили честно и свою точку зрения отстаивали упорно.
– Мы были обязаны ответить на притязания бухарского эмира на Ташкент, а также поддержали желание горожан принять подданство России! – бойко докладывали оба.
Эти доводы показались петербургскому кабинету убедительными, и в августе 1866 года Ташкент вошел в состав России. 17 августа 1866 года Крыжановский снова посетил Ташкент, где объявил о принятии города в русское подданство.
Во время этой поездки генерал-губернатор Оренбурга в пух и прах разругался с Черняевым. Что уж там произошло между двумя начальниками, уже никто не скажет, но как говорится, нашла коса на камень. Расстались генералы врагами. Разумеется, от этой ссоры проиграл Черняев.
На первый взгляд после взятия Ташкента можно было ожидать, что перед ним широко распахнутся двери политической и военной деятельности. Но на самом деле Ташкента Черняеву не простили многочисленные враги, которых генерал, к сожалению, умел множить с огромной скоростью. Так, вспоминая о приказе военного министра о недопустимости экспедиции на Ташкент, Черняев публично хвастался:
– Я, засунув сей глупый приказ в карман, с горстью людей и на медные деньги положил к подножию России одну из богатейших наших окраин!
Возможно, не обошлось и без английских агентов влияния. Такие люди, как Черняев, были для Лондона весьма опасны. Сегодня он самостоятельно захватил Ташкент, а завтра, также самостоятельно, двинется в Индию!
* * *
И вскоре над губернатором Туркестанской области сгустились тучи. Несмотря на все заслуги, Черняева посчитали в Петербурге излишне амбициозным, самонадеянным и неуправляемым. Негатива добавил и конфликт Черняева с его начальником Крыжановским, который открыто заявил императору:
– Или я, или Черняев, но вместе мы служить не сможем!
Разумеется, Александр II выбрал генерал-губернатора Оренбурга. После этого «Льва Ташкента» отозвали в столицу. Вместо него в марте 1866 года новым военным губернатором Туркестанской области был назначен генерал-майор Дмитрий Романовский, до этого занимавший должность наказного атамана Уральского казачьего войска. Романовский был толков и опытен, имел инженерное образование, окончил Академию Генерального штаба, воевал с горцами на Кавказе и с турками на Дунае в Крымскую войну. Но самым главным его отличием от Черняева было отсутствие политических амбиций. Романовский являлся хорошим исполнителем, а именно такой и требовался Крыжановскому в Туркестане.
Именно Романовскому пришлось завершать эпопею с кашмирским посольством в Ташкенте. 23 июня 1866 года он сообщил Крыжановскому, что семимесячное пребывание послов в Ташкенте под негласным надзором убедило его в том, что кашмирцы действительно посланы махараджей и являются теми, за кого себя выдают. Романовский писал о них, что это «простые, но честные и умные люди, которые весьма откровенно говорят, что явились сюда, чтобы поздравить нас с нашими военными успехами». При этом Романовский ссылался на высказывания прибывших, что благожелательная позиция со стороны России, «весьма сильно возвысив политическое значение Кашмира, вместе с тем была бы весьма выгодной для них и в торговом отношении, так как сбыт их произведений очень затрудняется англичанами».
Следует признать, что Министерство иностранных дел в данном случае повело себя совершенно правильно, придерживаясь осторожной тактики в контактах с правителями индийских княжеств. Так, в ответ на официальный запрос Милютина о кашмирских послах Горчаков заявил о нежелательности публикации в русской прессе сообщений о пребывании в Ташкенте кашмирской миссии, что могло возбудить «весьма неприятные для правительства толки в английских журналах». При этом правительство выступало за развитие торговых отношений с княжествами Индии. Кашмирским послам было объявлено, что отныне купцам из Кашмира будут предоставлены те же права, какими пользуются среднеазиатские купцы в торговле с русскими. Исполнявший должность товарища министра иностранных дел тайный советник Вестман в сентябре 1866 года писал по этому поводу в Оренбург: «Не входя в переговоры с Кашмиром о заключении какого-либо обоюдообязательного условия, можно ограничиться лишь объявлением им через наше пограничное начальство о дозволении торговать с Россией на вышеупомянутых условиях».
Исполнительный Романовский, избегая разговоров на политические темы, в беседах с послами делал поэтому упор на вопросах торговли. Кашмирцам такие разговоры нравились.
Глава посольства Абдуррахман-хан, перебирая агатовые четки, разъяснял Романовскому пожелания своего махараджи:
– Мой господин Рамбир Сингх, тот, чьи колеса колесницы всегда движутся, очень заинтересован в развитии торговых связей с Россией.
– А вас не смущает большое расстояние между нами? – поинтересовался Романовский.
– Да, дорога не близкая, – согласился Абдуррахман-хан, – но торговля Кашмира с Ташкентом через Кокандское ханство вполне возможна. Караванные пути из Кашмира до Коканда полностью контролируются Рамбиром Сингхом, ибо от него зависят дунганы, овладевшие ныне Кашгаром.
Ну, а затем, получив уверения в дружбе русского императора, кашмирское посольство двинулось в обратный путь. Дальнейшая судьба отважных посланцев Рамбира Сингха нам, к сожалению, неизвестна.
Эпизод, связанный с прибытием в Ташкент кашмирского посольства, весьма характерен для тогдашней российской политики в Средней Азии. Петербург не желал давать повод Англии к новым нападкам на наши действия в Азии и отказывался от шагов, которые могли быть истолкованы как подстрекательство индусов к новому мятежу против английского господства. Что ж, политика есть политика, как говорится, ничего личного…
Тем временем отозванный в Петербург генерал-майор Черняев, узнав, что в правительственных кругах решено в ближайшее время учредить в Средней Азии независимую административную единицу – Туркестанский край, во главе с самостоятельным генерал-губернатором, начал предпринимать активные меры, чтобы на эту престижную должность назначили именно его. Однако Милютин был склонен видеть во главе Туркестана своего выдвиженца генерал-майора Романовского. В ответ на это Черняев развернул против Романовского настоящую войну компроматов. К чести Романовского, он на склоку Черняева почти не отреагировал, предпочитая заниматься служебными делами. Черняев же столь увлекся «вытаскиванием грязного белья», что
