Видали мы ваши чудеса! - Ольга Владимировна Голотвина
Именно сейчас, пока гости еще были трезвы, пока их не закружил веселый хмель, настало время скоморохов.
Над просторной трапезной пронесся залихватский свист и пронзительный голос Нерада:
– Потеха начинается – мы пришли!
И грянули гудок и балалайка!
Старый Деян запел:
Ой, играй-ка, балалайка, струны звончаты,
Всё про свадебку веселую да ладную.
Как во омуте плясали стерлядь с окунем:
Выходила замуж щука-раскрасавица.
Женихом был сом-боярин, брюхо толстое,
А усов таких в округе больше нетути.
Никому он, сом-боярин, не поклонится,
Ни пред кем он, сом, с пути не поворачивает.
А под вечер приплыла рыбачья лодочка,
Зачерпнул рыбак сетями да всю свадебку…
Нерад не прошелся – пролетел по трапезной! То кувырком, то на руках, то в пляске!
Сегодня он был раскрашен не так, как обычно: по переносице глиной была изображена коричневая ветка, от этой ветки по лбу разбегались два зеленых листика, а щеки изображали два румяных яблока, причем из левого выглядывал черный червяк. Но пирующие толком не могли разглядеть рисунок – так лихо крутился скоморох.
Гостям пришелся по душе верткий плясун. Они подбадривали его одобрительными выкриками. А тут еще вокруг столов забеѓ али чашники, наполняя кубки гостей.
Нерад отбежал к двери, уступая место Горыне с медведем. Глаза Нерада счастливо блестели: он действительно любил быть на виду, любил покрасоваться!
Старик Деян оборвал мелодию, которую он вызванивал на балалайке, и тоже отошел к двери.
– А ну, Потапушка, поклонись господам! – весело приказал Горыня.
Медведь неспешно отвесил поклоны на все четыре стороны.
Гости шумно одобрили учтивость умного зверя.
– А теперь, Потапушка, покажи нам варварца! – велел Горыня.
Медведь поднялся на задние лапы, поднес правую лапу к голове – и резко отмахнулся, словно оторвал и отбросил от лба что-то скверное. Гости понимающе загудели: все знали жест, которым варварцы отгоняли от себя невезение и беду.
Горыня хотел еще что-то приказать медведю, но старый слуга, проходящий мимо, небрежно бросил:
– Обождите. Воевода хозяйское слово скажет.
Горыня понимающе закивал и за цепь потянул медведя к дверям, к Нераду и Деяну.
Скоморохи не слушали, что там, в дальнем конце трапезной, говорит поднявшийся на ноги воевода. И так понятно: поблагодарит гостей за честь, оказанную и ему, недостойному, и его убогому жилищу… Убогое жилище по величине и богатству уступало только княжескому, но надо же обычай соблюсти и положенные речи сказать!
– Я договорился, что нас накормят на кухне, – тихо сказал Горыня. – И Потапу дадут поесть.
– Сначала еще попрыгать придется, – откликнулся Деян. – И побренчать. Скоро уже. Когда все перестанут говорить вежливые слова и займутся едой и выпивкой.
Говор за столами становился громче. По этому признаку скоморохи определили, что хозяин кончил свою речь и выпил первую чашу – за гостей. И теперь гости отвечают ему тем же.
– Начинаем понемногу? – спросил Деян и начал было вызванивать что-то веселое.
– А погоди-ка… – напряженно оборвал его Нерад, вглядываясь в дальний конец трапезной.
А там и впрямь творилось что-то неладное.
Воеводы уже не было видно над головами гостей. Но оттуда, где он только что возвышался над всеми, катились возгласы смятения.
Гости встали с мест, подались вперед, чтоб лучше разглядеть происходящее. Теперь из-за их спин скоморохам и вовсе ничего не было видно.
– Что там? – тревожно спросил один из гостей, стоящий дальше остальных.
– Воевода упал! – испуганно ответил другой гость, не оборачиваясь к спросившему.
Сидевший до этого почти у самой двери травник Мирослав вскочил и принялся, расталкивая гостей, пробиваться вперед.
– Да пустите же! – восклицал он. – Я попробую помочь!
Гости сердито оборачивались, но, узнав Мирослава, давали ему пройти.
– Что-то худое случилось, – озабоченно пробормотал Деян. – Не уйти ли, пока не поздно?
– Стой, где стоишь, – сухо ответил Нерад. – Мы тут ни при чем. А если удерем, про нас подумают…
Его прервал чей-то грозный голос:
– Запереть двери! Никого не выпускать! И ворота, ворота тоже!..
* * *
Приказ запереть двери запоздал.
Воевода Буйтур еще говорил свое приветственное слово гостям, а его чашник уже переодевался в маленьком чулане. Очень поспешно переодевался, прислушиваясь, не поднялся ли в трапезной шум.
Молодой парень, которого все называли Селезнем за нос, похожий на утиный клюв, знал, что у него очень мало времени. Поэтому он заранее приготовил полушубок, женскую юбку и ярко-красный платок. Юбку и платок Селезень украл у ключницы из сундука. Баба до сих пор не хватилась пропажи. Добрая примета! Всё получится, всё должно получиться!
Селезень скинул кафтан, оставшись в штанах и рубахе. Через голову натянул юбку. Только бы не запутаться в ней! Как только бабы это носят? Теперь полушубок…
Труднее всего оказалось повязать платок. Он сползал на лицо, а когда Селезень пробовал его поправить, падал на плечи.
Зачем, зачем он ввязался в это проклятое дело! Сначала всё казалось таким простым: подбросить в покои воеводы пару-тройку подметных писем! Никто и не узнает, а деньги за это заплатили большие…
Селезень так рванул проклятый платок, что узел скользнул на горло и чуть не задушил парня.
Вот! Вот так же и его теперь душат… и не вырваться…
Ему сказали: надо подбросить кое-что в чашу воеводе. А иначе, мол, Буйтур узнает, откуда в покоях появлялись подметные письма.
А у воеводы рука тяжелая… убьет и не охнет…
Он тогда жалобно заскулил: мол, чашником у воеводы не он, Селезень, а Свирята. А ему ответили: не твоя, дескать, забота.
И надо же… как раз вечером перед пиром Свирята, человек степенный и серьезный, вдруг с какой-то радости напился в кабаке, ввязался в драку – и ему сломали руку! И пришлось на пиру за плечом воеводы встать Селезню…
Ага, в трапезной поднялся шум!
От волнения Селезень даже не заметил, как ему удалось удачно повязать платок. Только подумал: хорошо, что у него ни бороды, ни усов…
Теперь скорее бежать в «Мирный очаг». Прохвост Лутоня обещал безопасно вывести Селезня из города…
Когда беглец проходил через двор, он услышал крик:
– Заприте ворота! Никого не выпускайте!
Селезень бегом кинулся в ворота. За спиной кто-то надрывался:
– Вон ту бабу держите! В красном платке!
Селезень юркнул в проулок, вывернулся на соседнюю улицу, заставил себя идти медленно (а то еще примут за воровку, погонятся толпой!) и
