Альма. Неотразимая - Тимоте де Фомбель
Сидя под деревом, она смотрит на огонёк вдали. Должно быть, по ту сторону озера. Он горит на берегу, а над ним зажигаются другие.
Покидая семью, Альма и представить не могла, что когда-нибудь привяжется ещё к кому-то. Но то, что она встретила Сирим в царстве Буса или сошлась с Умной в недрах корабля, не удивило её. Она нуждалась в них. Мы рады уцепиться за ветки, когда падаем. И не спрашиваем, от какого они ствола. И потом, Сирим напоминала ей Лама, а Умна походила на мать…
Но Жо? Он не похож ни на что на свете.
Альма кончает петь. К ней подходит Люк.
– Озеро солёное, почти как море, – сообщает он. – Вот отчего трава по берегам будто выгорела.
Говоря, он ставит перед Альмой полную миску клейкого риса и садится поодаль, в нескольких метрах.
– Ты пела?
– Нет.
Пока он смотрит, Альма к рису не притронется. Люк прекрасно знает этих маленьких, но гордых птичек, которые никогда не станут есть у вас на глазах то, что вы им даёте. Он указывает на далёкие огни в ночи.
– Граница проходит по середине озера, – говорит он.
Рука Альмы тайком подбирается к миске.
– Видишь, вон там? – продолжает пират. – Вдоль того берега – дорога на Санто-Доминго, главный город испанской части острова.
Альма ест, катая пальцами шарики из риса.
– Мне туда не по пути, – говорит Люк. – И Жозефу тоже. Мы отправимся назад, на знакомый тебе остров Закхея. Есть там одно торчащее на ветвях судно с пиратами, которые ждут, когда мы вернёмся. Но я сделал крюк досюда, потому что говорил, что помогу тебе.
Альма перестаёт есть. Люк подтягивает к себе огромную дорожную сумку, с которой не расстаётся. И бросает её рядом с Альмой.
– Это тебе. Ты поедешь в Санто-Доминго.
Она смотрит на лежащий в пыли кожаный мешок.
– Там всё, что тебе будет нужно в пути, – говорит он. – А ещё письмо, которое ты ни в коем случае не должна потерять.
– Письмо?
– В порту спросишь el principe del cacao.
– Что?
– Эль-принсипе-дель-какао. Большего знать не надо.
Альме трудно дышать. Она ставит миску.
– Жозеф уснул, – говорит Люк де Лерн.
Он улыбается.
– Как-то раз его даже землетрясение не разбудило. Утром нашли его в соломе с обвалившейся крыши. Он по-прежнему спал. Я потом рассказывал ему, как всё тряслось.
Он молчит немного, потом показывает на Альму.
– Прежде чем въезжать в город, постираешь одежду. Посмотри на себя. Взглянуть страшно.
Она вытягивает руки в задубевших, ломких от грязи рукавах. Когда-то очень давно они с Ламом любили играть в бородавочников, открыв прелесть грязи.
Наконец она встаёт, поднимает тяжёлую сумку.
– Главное, помни три вещи, – говорит Люк. – Санто-Доминго, «эль-принсипе-дель-какао» и письмо. И выбирай любую лошадь.
Альма уже на ногах. Она поднимает взгляд над головой Люка и смотрит в темноту, за которой – другой берег. Старик остался сидеть. Он поворачивается в ту же сторону. И говорит:
– Не беспокойся. Я расскажу ему, как всё стряслось.
* * *
На рассвете Люк де Лерн просыпается оттого, что две руки вцепились ему в ворот.
– Где она?
Жозеф трясёт его. Люк молчит.
– Это всё вы?
– О чём ты?
– Это всё вы, я знаю!
Люк даёт ему себя трепать, как дерево – ветру. У него уже нет прежних сил, чтобы бороться с бурей. Он ждёт, пока Жозеф выдохнется. Затем перекатывается вместе с ним по земле и, оказавшись сверху, крепко прижимает к ней лопатки Жозефа.
– Успокойся, малыш. Пойдём со мной. Мы возвращаемся в Кап-Франсе.
Жозеф последний раз пробует вырваться. Он старается не моргать. Потому что стоит закрыть глаза – и слёзы будет уже не спрятать.
– Я знаю, это всё вы, – говорит он. – Знаю.
– Почему?
– Потому что вы ей обещали.
– С каких это пор пираты держат слово?
13
Воришка
На вид город будто заброшен.
Только стемнело. Альма идёт, держа лошадь под уздцы. Впереди улицу перебегают собаки. Такое чувство, будто жители ушли разом, побросав дома. Кое-где остался гореть сосновый факел или ещё краснеют угли в очаге у крыльца. На окне висит клетка с уснувшими птицами. В городе не видно ни души.
Притом Альма давно так не сияла. Будто месяцами лежавший под слоем земли бутончик шафрана вдруг проклюнулся наружу, чистый и глянцевый. Утром она устроила долгую стоянку у горного ручья, в полной глуши. Она уже забыла, как иногда приятно быть одной.
Она отчистила всю одежду, всё тело, зубы, волосы, лошадь и шляпу, а когда мыть уже было нечего, разложила всё, что можно, на солнце. И сама растянулась на голубом камне. Об этом она тоже успела забыть: как приятно чувствовать солнце плечами и животом. Никаким бедам этого не отнять.
Она уснула. Последние дни она много плакала, сама не зная толком отчего, так что, проснувшись на камне, поднявшись, надев чистые вещи, почувствовала себя обновлённой не только снаружи.
Было воскресенье, и прежде, чем трогаться в путь, она сняла швы с лошадиной раны серебряным ножиком Туссена.
Откуда-то всё доносится стук деревянных башмаков по мостовой, а за спиной городская стена высится тенью. Она вспоминает слова Люка. Непонятные слова, с которыми неизвестно что делать. Он сказал: «Эль-принсипе-дель-какао». Больше ничего. И вот она блуждает по городу-призраку с этим ничего не значащим паролем и письмом в сумке, которое даже не может прочесть.
До неё долетает какой-то тихий звук. Похожий на шум ветра, вот только ветра нет вовсе: на весь город ни сквознячка. Что это? Альма напрягает слух. И идёт на этот робкий гул. Она сворачивает направо, потом налево, в улочку с более старыми и крепкими домами. Вокруг дверных проёмов – камень. Некоторые даже двухэтажные. Теперь Альма разбирает, что где-то поют. Множество голосов сливаются в печальную, неспешную песню.
На перекрёстке вдруг виднеется свет, шагах в ста впереди. Будто отблеск пожара на стенах домов. Чем она ближе, тем сильней обволакивает песня. Альма не спешит. Наоборот, замедляет шаг, наполняясь поющими голосами. И вот на повороте улицы возникает толпа.
Она мигом подхватывает Альму.
Здесь сотни людей. Все идут вместе, целиком заполнив улицу. Альма отдаётся людскому потоку. Никто не обращает внимания ни на неё, ни на лошадь, которая словно плывёт в этом море поющих женщин, мужчин и детей. Почти все темнокожие, разных оттенков коричневого от махагони до канеллы. Некоторые несут на палках фонари. Но блики в их глазах в основном от сотен свечей, которыми уставлены несколько носилок с высокими фигурами. Их несут на плечах мужчины. Альма пробует
