Зима, любовь, экстрим и хаски - Женя Онегина
Я решаюсь подойти к Ангелине и Анжелике. И только тогда замечаю, что нос у Лики покраснел, а глаза и губы заметно припухли.
С трудом сглатываю застывший в горле ком и здороваюсь непривычно хрипло:
– Добро пожаловать в “Медвежий угол”, девчонки!
– Даниил, – ехидно произносит Гела, даже не повернув мою сторону головы. – Мне кажется, ты позвал нас сюда, чтобы уморить. Сначала на кухне не оказывается сицилийских апельсинов, потом крыльцо засыпало снегом… Это я еще могу понять. Зима и все такое. Но кошка, Царевич! Как такое вообще могло случиться?
– Какая кошка? – бормочу я, уже зная ответ.
– Рыжая, Царевич! – кричит Лика. – Рыжая кошка сидела в номере на кровати. На подушке, Царевич!
Я смотрю на Зою. Та только пожимает плечами. Кошек в “Медвежьем углу” я вроде бы встречал только на улице.
– Вам сейчас же заменят номер… – говорю я только для того, чтобы не молчать.
– Мы сейчас же уезжаем домой! – сообщает Гела, но продолжает сидеть в кресле.
– Номер уже заменили, – докладывает Ольга. – Кота с территории изгнали, первую помощь оказали. Теперь вот чай пьем…
– А уехать сегодня не получится, – добавляет Артемий. – Снегопад. На шоссе фуры буксуют. А у нас тепло. И я тортик испек. С апельсиновым желе…
Затаив дыхание, я жду.
Все ждут.
До вокзала добраться, конечно, можно. Только вот стоит ли?
– На ужин сегодня форель на гриле с запеченными в фольге овощами, – сообщает Артемий куда-то в сторону. – И комплимент от отеля – пломбир с шоколадной крошкой и морошкой.
– И коньяк, – зачем-то добавляю я.
– И коньяк… – соглашается Ангелина. – По рукам.
Лика собирается возмутиться, но Артемий подносит ей стакан. Мне почему-то это не кажется хорошей идеей, но отступать некуда.
– И номер давно готов, – сообщает Ольга. – А вечером сауна и чан с видом на реку.
От этого Лика отказаться конечно же не может.
– Зоя, спроси маму, можно ли после приступа аллергии на кошек в баню? – шепчу я, зажимая Воронцову у ресепшена.
– Конечно нельзя! – сквозь зубы рычит на меня девчонка. – Это я и без мамы знаю! Царевич, немедленно пусти!
Где-то за моей спиной фыркает Катька. И я тут же представляю, как Юля закатывает глаза.
– А что нам тогда делать?
В ответ она упирается мне в грудь кулачками и щерится не хуже Лаки. Я смеюсь и отхожу в сторону, пропуская ее вперед.
Зоя переводит дыхание, широко улыбается и приглашает:
– Я провожу вас до эко-хижины, а Даниил пока принесет ваши чемоданы.
– Царевич, тебя повысили по носильщика? – хохочет Юлька.
И я не знаю, на кого злюсь больше – на нее или вредную Воронцову.
Хижина, особенно панорамное окно во всю стену с видом на реку, производит на Катю огромное впечатление. Как и выложенное камнями кострище и чугунные лавочки с причудливым узором.
– Данька! Как здесь здорово! – восклицает она и забыв обо всем несется к реке.
Юля же недовольно хмурится. Зоя делает вид, что ничего не происходит.
– В чем дело, Зайчик? – спрашиваю я.
Но ответить она не успевает. Хаски дружно подают голос, и “Медвежий угол” накрывает дружный вой.
– Это что, волки? – спрашивает Юля.
Зоя фыркает, уже не скрываясь.
– Это хаски, Зайчик, – отвечаю я.
– И что они хотят?
– Как и все… Хлеба и зрелищ.
– Ты издеваешься, Царевич?
– Пожалуй, я пойду проверю собак, – говорит Зоя и отступает к выходу. – Вот здесь, на полке, номер телефона для связи с ресепшеном. И с кухней. Удобства вон там, небольшое здание, видите?
– Удобства? – переспрашивает Юля. – Даня, мне показалось или?
– Или, – отвечаю я и улыбаюсь. Широко так. – Походная романтика, Юлька!
– Ах романтика! – девчонка напирает, и я понимаю, что плана бегства у меня нет. И потому, когда Юля обнимает меня за талию, подставляя губы для поцелуя, я теряюсь. Совершенно глупо и по-детски. Очень вовремя звонит телефон, и Оля бодрым голосом сообщает:
– Царевич, твои экстремалы прибыли. Встречать сам будешь?
– Уже бегу! – отвечаю я и осторожно обнимаю Юльку за плечи. – Там гости…
– Ммм…
– Мне нужно идти, Юль.
Из домика я почти выбегаю, стараясь не думать о том, как хмурит брови моя заклятая подруга. А перед глазами почему-то стоит Ника. Хрупкая, нежная. И уже не моя. И мне от этого даже почему-то не больно.
По лестнице, ведущей к большому дому, я почти взлетаю. Но останавливаюсь на самом верху и смотрю, как четверо крепких мужчин разгружают пикап. У двери смущенно мнется Иван. Парни явно настроены решительно. И только тогда я понимаю, что именно они – наш реальный шанс сделать из “Медвежьего угла” охренительное место. О том, что с ними договаривался отец, я стараюсь не думать. Как и о том, как нежно к нему прижималась Ника, стоя на балконе нового офиса. С видом на море, конечно.
– Приветствую вас в “Медвежьем углу”, – громко произношу я и подхожу ближе. – Даниил Царевич, к вашим услугам.
Один из мужчин, крупный и бородатый, похожий на косматого викинга, или на Костю, протягивает мне руку.
– Святослав Ремизов. Можно просто Свят. Рад знакомству. А у вас здесь интересно, – говорит он и протягивается до хруста. – И с погодой нам, кажется, повезло.
– Буду рад показать вам базу лично. А пока пройдемте на ресепшен, чтобы закончить все формальности. Заодно расскажу, что у нас есть.
– Парни, нас ждет карельское гостеприимство! – кричит Святослав и спрашивает уже тише: – Надеюсь, нас угостят настойкой на морошке, а не элитным вискарем?
Меня прошибает холодный пот.
Но Ванька вдруг оживает и резво бежит в сторону кухни.
Глава десятая
Зоя
В гостиной большого дома было непривычно шумно. Бабушка не любила подобные сборища. А может просто люди были другие. Сейчас все иначе.
Последние гости, супруги Козловские и Маргарита, не приехали. Аэропорт закрыли из-за непогоды. Затянувшаяся метель, хоть и занесла дороги, но подарила “Медвежьему углу” свое очарование. Казалось, что теперь мы оторваны от всего мира. Но так оно и было на самом деле… Мало кто рискнул бы выехать в ночь в сторону Мурманского шоссе. В камине трещали березовые поленья, из колонок лилась Behind Blue Eyes Limp Bizkit. За столом шел неспешный разговор, и Даниил мастерски направлял его в нужное русло. Алена и Тема суетились на кухне, Костя жарил на углях колбаски из оленины. А я казалась себе ненужной. Мой дом, моя крепость, в один миг перестал быть моим. Те же стены, та же мебель. Только люди другие.
Почему-то закололо в груди,
