Альма. Неотразимая - Тимоте де Фомбель
Альма останавливается перевести дух, прижавшись спиной к маленькой квадратной постройке и заодно укрывшись от ливня. Вдалеке угадываются очертания большого амбара. Крюкан сказал, что весь груз с «Нежной Амелии» отвезли туда.
Альма прислушивается. Ей вдруг показалось, что кто-то дышит за спиной, по ту сторону тонкой стенки. Она боится пошевелиться. Вдруг шумный белый шлейф взмывает прямо над её головой. Альма приседает и съёживается. Существо скользит в тёмном небе, описывает под дождём петлю и летит назад, прямо на неё. Альма вжимается в стену сильнее. И снова за досками хаос, а потом всё смолкает.
У голубей бессонница. Только и всего. Два шумящих от крыльев квадратных домика – это голубятни при усадьбе в «Красных землях». Альма снова дышит.
Несколько секунд спустя она уже стоит перед воротами амбара. Через две скобы просунут железный прут, вроде засова. Альма, дрожа, вытаскивает его обеими руками и открывает дверь.
Она входит. Пытается что-то разглядеть в темноте. С одежды натекает лужа. Перед ней возвышается коричневая гора стеблей и деревянных обломков, едва не до потолка. Это склад багассы – отходов сахарного тростника, когда из него выжмут все соки. Ею топят котлы, в которых варят сахар.
Альма обходит шаткую гору. И наконец обнаруживает то, что искала: пять больших ящиков с «Нежной Амелии». Их оставили на этом складе, где посуше. Крохи света из дверного проёма долетают до них. Но дальше, в глубине склада, ничего не видно. Альма возвращается к воротам и подбирает с земли железный прут-засов. Она подходит к первому ларю и легко отжимает крышку. Держалась она слабо, потому что Жозеф уже рылся в нём, ещё на борту судна. Внутри одно бельё. Она открывает второй и запускает руку внутрь.
Время от времени сухой кусочек стебля сбегает по склону горы за её спиной, будто мышка. Тогда Альма замирает и ждёт, когда всё снова стихнет.
Ничего, кроме белого белья. Последняя надежда – три оставшихся сундука, открыть которые уже труднее. Альма поддевает доски прутом и наваливается на него, как на рычаг, всем своим птичьим весом. Ещё одна крышка поддаётся. Как выглядит это сокровище? Она даже не знает, что ищет. Рука нащупывает что-то холодное и гладкое.
Проведя много дней на острове Закхея в пиратском обществе, Альма не может не узнать то, что схватила её рука. Бутылка! Она бросается к оставшимся двум сундукам и открывает их. Они тоже набиты вином. Управляющий тайно приторговывает им по поместьям вокруг Жакмеля. Три сундука по двести бутылок. Счетовод Ангелик ежегодно высылает их Луи Крюкану, чтобы тот не возражал против некоторых исправлений в учётных книгах «Красных земель».
Она со всей силы забивает последнюю крышку кулаком, даже не пытаясь не шуметь. Кончено. Она в ярости. Ничто больше не встанет на её пути к Ламу. Она клянётся.
– Альма?
Вдруг она слышит знакомый голос, и он ей дороже, чем все сокровища.
11
Лошади-призраки
– Умна? – шепчет Альма.
Женщина выходит из темноты.
Обе разом раскрывают объятия.
– Они говорили, ты погибла, – шепчет женщина. – Но я знала, что это неправда.
Умна. Первая невольница на борту «Нежной Амелии». Та, кого белые звали Евой, кто заботился об Альме весь долгий переход через океан и кто разносил по кораблю её голос, в ночь, когда она подхватила великую песнь око.
Они сжимают друг друга в объятиях. Альма выпускает железный прут, и он падает из её руки на землю.
Со всех сторон в темноте блестят глаза, глядящие на их встречу. Вместе с Умной здесь ещё десять мужчин и четыре женщины. Их заперли в амбаре вместе с привезёнными с корабля сундуками. Им сказали: «Всё, вы приехали». Сказали: «Утром вас поселят в дома и вы начнёте работать».
Впервые с ними заговорили про завтрашний день.
Альма уткнулась в шею Умны. Вот оно, уютное гнёздышко для слёз.
– Ты как звери в потоп, – улыбается Умна. – Кто надел на тебя все эти тряпки, которые держат дождь?
Альма тоже смеётся, шмыгая носом. Она всё ещё стоит, уткнувшись в шею Умны, – укромный закуток так напоминает ей о матери. Но слёзы ничему не помогут. Да, она мокрая и холодная, но мало-помалу она согревается.
– А что твой младший? – спрашивает Умна.
– «Братья», Новый Орлеан, Луизиана.
– Как ты сказала?
– «Братья», Новый Орлеан, Луизиана.
Вот всё, что Альма знает про Лама. Она ещё несколько раз машинально повторяет эти слова.
Стоящий рядом мужчина подхватывает их, как молитву. И все вместе слушают, как стучит по тонким доскам крыши дождь. В их краях дождь всегда шёл на счастье. Он предвещал зеленеющие склоны, горы зерна, в которое руки уходят по локоть, ямс толщиной со слоновью ногу.
– Лилим, – шепчет Умна, – Лилим…
Альма сильней зарывается ей в шею.
– Ты помнишь? – спрашивает она, дрожа.
– Да, как-то ночью на корабле ты сказала, что твоя мать всех детей называла Лилим, когда она с ними наедине. А я называла своих лягушатами.
Умна никогда никому не рассказывала про детей.
Альма ослабляет объятия, отступает на шаг. Она смотрит на Умну и окружающие её лица. Она знает, что каждая из этих жизней хранит в себе брата, мать, ребёнка, любовь, особые слова, нежные прозвища, целые деревни, разбросанные по карте мира.
– Ворота открыты, – говорит она. – Смотрите.
Но им не нужно поворачивать голову. С тех пор как она вошла, этот бледный прямоугольник, пустивший в их темноту немного света, стоит у них перед глазами. Все молчат. Ворота открыты.
– Куда мы пойдём? – говорит мужчина.
Никто не может пошевелиться. А сколько раз они мечтали о побеге! Однако нынче, когда они прибыли сюда, с ними впервые заговорили про завтрашний день. Им сказали, что у них будет дом, что они наконец на месте.
– У тебя есть путь, – говорит Умна Альме. – И он впереди.
– «Братья», Новый Орлеан, Луизиана, – шепчет кто-то из женщин.
– А наши пути стёрлись, – продолжает Умна. – С того первого утра я насчитала одиннадцать лун.
Вдруг Умна вспоминает то утро. Она вышла из дома, когда все ещё спали. Как она всегда любила делать.
– Я помню. Я подняла над водой голову. Они были вокруг, с палками. Мне не дали одеться.
Кожей рук, кожей ног она чувствует, какой прохладной была вода, когда её вытащили из ручья, где она мылась.
– Мне на шею нацепили деревянный круг, а на другом конце была девушка, которую я никогда раньше не видела: её тоже связали.
