Джеймс Гринвуд - Маленький оборвыш
- Сын - мой! Что хочу, то и делаю с ним! - закричал отец.
Он остановился на минуту, должно быть, соображая, как удобнее положить меня для того, чтобы высечь, затем приподнял меня за шиворот и бросил на стол лицом вниз. Тут он, должно быть, в первый раз заметил, какая на мне странная одежда.
- Это что у тебя за наряд? - спросил он.
- Это, должно быть, тюремное платье, - заметил кто-то, и стрижка тюремная.
- Нет, это не тюрьма, - сказал слуга, - это работный дом!
- Да, работный дом, - подхватил я, - мне выдали это платье, когда я заболел горячкой и попал в работный дом!
Я думал этими словами разжалобить отца, но вышло наоборот. Он отскочил от стола с отвращением и, обращаясь к окружающим, проговорил слезливым голосом:
- Вот, вы говорите, чтобы я отпустил его, а знаете ли вы, что сделал этот мальчишка? Он бежал из дома, он чуть не убил мою дочку, он нищенствовал, он опозорил меня, он был в работном доме, слышите ли вы? В работном доме! И чтобы я его пустил! Да ни за что на свете, я его до смерти изобью!
- Только, пожалуйста, не в моем кабаке! - вскричал мистер Пигот, хватая на лету конец ремня, который отец уже поднял надо мной. Мистер Пигот хотел выхватить и весь ремень, но другой конец ремня был крепко обмотан вокруг отцовской руки.
Между ними завязалась драка, и, воспользовавшись этим, я незаметно соскользнул со стола на пол.
- Зовите полицию! - кричал хозяин.
- Зовите, кого хотите, никто не помешает мне расправиться с этим негодяем!
Дверь распивочной приотворилась, в нее высунулось с полдюжины голов любопытных прохожих, привлеченных шумом. Я спрятался под стол. Добродушный слуга наклонился и протащил меня к двери. Все присутствующие были до того заняты дракой отца с мистером Пиготом, что не обращали на меня внимания.
- Беги скорей домой и радуйся, что так дешево отделался! - сказал слуга, выталкивая меня на улицу и запирая за мной дверь.
XII
Я знакомлюсь с двумя джентльменами
- Радуйся, что так дешево отделался! - сказал мне трактирный слуга.
Радоваться - чему? Хотел бы я знать! Я был самый несчастный мальчик на свете: у меня не было ни угла, ни друга, ни куска хлеба; у меня не было даже одежды, так как платье на мне было чужое и страшно стесняло мою свободу. Все мои планы рушились.
Я спасся от побоев, но это вовсе не утешало меня.
Я чувствовал такое уныние, что не мог даже бежать.
Мне было так худо, что, если бы я услышал, как отец догоняет меня, размахивая ременным поясом, я не прибавил бы шага.
Было уже около одиннадцати часов, все лавки запирались. Я шел куда попало, не обращая внимания на дорогу, наудачу поворачивая то в ту, то в другую сторону, точно бездомная собака.
Так я бродил с четверть часа, пока не очутился в небольшой улице, ведущей в кожевенный ряд. Улица эта была недлинная и вся состояла из лавок. Лавки были заперты, только в булочной светился огонь. Я подошел к освещенному окну, и глазам моим представилась целая груда булочек разной формы и величины. Я остановился неподвижно, точно у меня вдруг отнялись ноги. Не напрасно бродил я взад и вперед: я нашел наконец то, что мне нужно. Ах, если бы мне дали хоть одну из этих чудных, румяных булочек! Сколько бы штук мог я съесть? Которую бы я выбрал? Нижнюю, она поджаристее, и еще вон ту, что ближе к окну.
"Зз!.." - закрылся последний ставень. Исчез и свет, и прекрасный хлеб. Булочная сделалась таким же темным пятном, как и все остальные лавки. С утра я не чувствовал голода, я даже не думал об еде, но теперь желудок мой как будто проснулся и стал требовать пищи. Мучительный голод как-то оживил меня, я вдруг почувствовал себя необыкновенно бодрым. Во что бы то ни стало необходимо добыть себе еду. Но каким образом? Просить милостыню? У кого? Улицы, по которым я шел, редко посещались богатыми людьми, и теперь там не видно было ни одного человека.
Да и как мне просить милостыню в платье из работного дома?
Кто даст мне пенни и не станет расспрашивать меня, зачем я ночью шляюсь по улицам и не иду домой? Кроме того, просить милостыню поздно. Пока я выпрошу пенни, все лавки уже закроют. Украсть разве что-нибудь? Но где? На всей улице открыта одна только пивная, а из пешеходов виден один полицейский.
Впрочем, я не мог разглядеть ничего вдали, так как снег валил густыми хлопьями. Вдруг я услышал шаги и.веселый смех, а через минуту увидел двух молодых джентльменов с сигарами и тростями в руках. Украсть у них что-нибудь мне и в голову не приходило, но я надеялся, что они сжалятся надо мной и дадут мне какую-нибудь монетку. Они были очень веселы и, должно быть, очень богаты - у каждого на пальце был перстень с большим блестящим камнем.
На мое счастье, один из них остановился закурить сигару совсем недалеко от меня.
- Будьте так добры, - сказал я, - подайте мне что-нибудь.
- А вот попроси у моего приятеля, - отозвался он. - Берни, дайте шиллинг бедному мальчику.
Сердце у меня забилось от радости. Я обратился к приятелю джентльмена.
- Протяни руку, - сказал он.
Я протянул, а он плюнул мне на руку, говоря:
- Вот какие шиллинги я даю попрошайкам.
- Ха, ха, ха! - засмеялся другой джентльмен.
На минуту я почувствовал такой припадок бешенства, что готов был вцепиться в нос мистеру Берни, но голод заглушил мою ярость. Я обтер руку о стену и снова протянул ее веселым господам.
- Теперь, надеюсь, вы дадите мне хоть пенни, хоть полпенни, - вежливо проговорил я. - Я умираю от голода.
- Что ты лжешь, негодяй! - закричал мистер Берни. - Толкует о голоде, а одет отлично! Разве в таких башмаках просят милостыню? Надобно просто свести его к полицейскому, Джоне!
Эти слова навели меня на новый ряд мыслей. Действительно, башмаки у меня были крепкие, хорошие, слишком хорошие для нищего.
Я могу продать их.
Лучше ходить босиком, чем терпеть такой страшный голод.
Мальчики, ночевавшие под Арками, часто рассказывали, что в Филд-Лейне есть много лавок, где торгуют до поздней ночи и покупают все что угодно, без разбора, не расспрашивая, откуда взят товар.
До Филд-Лейна было недалеко. Я нагнулся и начал развязывать башмаки.
- Ты что это делаешь? - спросил мистер Берни,
- Да вот, спасибо, вы мне напомнили, какие на мне башмаки; теперь уж я не стану просить у вас денег. Держите при себе и свои пенни и свои плевки, не то вам может достаться кирпичом по голове.
- Пойдем, Джонс, - сказал Берни. - Если он осмелится тронуть нас, мы позовем полицейского.
- Нет, постой, - остановил Джонс. - Ты что же это хочешь делать со своими башмаками, мальчик?
- Продать их.
- Куда же ты понесешь их ночью? Хочешь продавать, так покажи их сюда! Пойдем к фонарю.
Я снял чулки и засунул их в башмаки, а башмаки связал шнурками и перекинул через плечо.
Мистер Джонс подвел меня к фонарю, взял в руки один башмак и принялся разглядывать и ощупывато его с самым деловым видом.
- Сколько ты за них хочешь? - спросил он.
- Полно вам шутить надо мной! - вскричал я. - Зачем вам знать, сколько я за них хочу?
- Да разве я шучу, мальчик? - с серьезным видом сказал мистер Джонс. - Я хочу сделать дело. Назначай цену, я куплю башмаки.
Какую назначить цену, - я решительно не знал.
Тут я вспомнил, что однажды мать дала два шиллинга девять пенсов за пару башмаков гораздо хуже этих.
Эти башмаки были такие теплые, удобные! Стоя на холодном снегу босыми ногами, я вполне оценил их.
- Я хочу за них восемнадцать пенсов, - сказал я.
Мистер Джонс посмотрел на мистера Берни, и затем оба молодых человека принялись хохотать, точно я сказал им какую-то необыкновенно забавную шутку.
- Ну, хорошо, хорошо! - заговорил мистер Джонс. - Шутка шуткой, а только мы никогда не сделаем дела, если ты не станешь говорить серьезно. Сколько дать тебе за них?
- Восемнадцать пенсов, не меньше, я знаю им цену.
- А хочешь шесть?
- Нет, восемнадцать, не то давайте их назад, давайте, я не хочу продавать вам!
- Ну, нечего с тобой делать! - со вздохом произнес мистер Джонс. - На тебе деньги, и убирайся скорей, чтобы я не раздумал!
Он положил мне в руку семь пенсов, взял под руку мистера Берни и пошел прочь.
Я ухватился за его пальто.
- Мне надо еще одиннадцать пенсов! - кричал я. - Не то отдайте мне мои чулки и башмаки!
- Да ты с ума сошел! - вскричал мистер Берни. - Мы можем купить новые сапоги гораздо дешевле!
- Да тут еще чулки.
- А! Чулок я и не заметил. Посмотрим, какие такие чулки.
Мистер Берни вытащил чулки из башмаков, внимательно осмотрел их и затем сказал:
- Ну, нечего делать, ты, кажется, мальчик хороший, мы тебе прибавим цену, дадим шиллинг за все.
- Нет, я не хочу, мне надо восемнадцать пенсов. Я бы и этого не взял, если бы не был так страшно голоден.
В эту минуту мы подошли к маленькой грязной лавчонке. Она еще не была заперта, и на окне ее лежало несколько больших хлебов и кусок холодного вареного сала.
- Это ты врешь, что голоден, - сказал мистер Джонс. - Кабы ты вправду есть хотел, ты бы обрадовался шиллингу! Ведь за четыре пенса можно купить огромный кусок хлеба с этим салом.
