Джеймс Гринвуд - Маленький оборвыш
Наконец холод до того измучил меня, что я решился попробовать развести огонь. На берегу можно было подобрать много щепок и куски угля; одна беда - у меня не было спички. На реке стояло много барок, на них работали люди, и многие из них курили. Они, конечно, дали бы мне спичку, если бы я попросил у них; но как подойти к ним в моем костюме? Они станут расспрашивать меня, станут рассказывать обо мне своим знакомым, и кончится тем, что меня поймают.
Оставалось одно: снять куртку, которая могла уличить меня, и вымазать лицо и руки грязью, чтобы быть похожим на одного из мальчиков "костяников", роющихся в речном иле. Это было дело нетрудное, но мне оно показалось в то время страшно тяжелым: я еще не совсем оправился после болезни, я ужасно прозяб, а мне пришлось снять не только куртку, но и чулки, башмаки и шапку, так как "костяники" этой одежды не носят. Их ноги, руки и лицо вечно выпачканы грязью. Чтобы вымазаться таким же образом, я должен был пройтись голыми ногами по речному илу, покрытому сверху слоем льда, окунуть в этот ил руки и натереть им лицо. "Костяники" носят с собой всегда или мешок, или какую-нибудь посудину, в которую собирают все, что найдут. На мое счастье, я увидел под кормою одной барки старую кастрюлю, лежавшую в иле. Я взял ее в руки и, подойдя к одному старому барочнику, попросил у него спичку.
- Пошел прочь, скверный воришка, - закричал он, - ты только что из тюрьмы и опять берешься за прежнее!
- Я не был в тюрьме, - со слезами отвечал я, - я никогда не был в тюрьме.
- Не был в тюрьме, гадкий лгун! Да ты посмотри на свою голову, разве это не тюремная стрижка?
- Нет, я был в работном доме, и меня там обрили, потому что у меня была горячка, я убежал из работного дома!
Старик свесил седую голову через край барки и пытливо посмотрел на мое грязное, залитое слезами лицо. Он, должно быть, убедился, что я говорю правду, потому что сказал гораздо ласковее:
- Ну, если тебе нужна только спичка, так возьми себе хоть две, да иди своей дорогой.
Он воткнул спички в расщелину багра и передал мне их таким образом. Но увы, все труды мои оказались напрасны! У меня были и щепки, и уголья, и клочок бумаги, но все это было такое сырое, что обе спички мои истлели и ничего не могли зажечь. Я посмотрел на берег; старика, давшего мне спички, не было на барке, пришлось обойтись без огня. Я опять сошел к реке, смыл грязь с рук, с ног и с лица, дал им просохнуть на ветру, так как у меня не было полотенца, потом надел опять чулки, башмаки, куртку и шапку и принялся расхаживать взад и вперед под Арками.
Часа в два пошел снег, Это не огорчило, а, напротив, обрадовало меня: я думал, что из-за дурной погоды Рипстон и Моулди скорее вернутся домой, Я уселся на последней ступеньке той лестницы, по которой они обыкновенно спускались под Арки, и стал ждать.
На церковных часах пробило семь, но мои друзья не являлись.
Куда мне теперь деться, за что мне приняться? Уж не вернуться ли, пожалуй, домой?
Когда эта мысль в первый раз пришла мне в голову, я прогнал ее, как совершенно нелепую. Но время проходило, у меня исчезла надежда увидеться с моими единственными друзьями. Мысль о доме возвращалась. Наконец, я уже не мог думать ни о чем другом. Чего мне так бояться возвращения домой? Я уже больше девяти месяцев не видал никого из своих: может быть, они обрадуются мне, может быть, в худшем случае, отец прочтет мне хорошую нотацию. Теперь я уже не такой маленький мальчик, каким был, когда бежал из дома, я знал, как искать работы, за какую работу взяться, я не буду в тягость своему семейству.
Однако, прежде чем идти в наш переулок, я побродил несколько времени около Арок, затем добежал до рынка, посмотрел, не там ли Рипстон и Моулди, и, не найдя их нигде, решился направиться к Тернмиллской улице. Я шел бодро, нигде не останавливаясь и ни на кого не обращая внимания.
Но, когда я дошел до Смитфилда, шаги мои стали замедляться, а, подойдя к переулку, я и совсем остановился. Не опасно ли так прямо явиться к отцу? В это время дня он обыкновенно бывает в пивной. Подождать разве, пока он выйдет оттуда? Он всегда добрее, когда немного выпьет. Я остановился против переулка и стал поджидать отца. Он всегда возвращался домой в одиннадцатом часу, а теперь был только десятый. Я ждал терпеливо, и мысль о том, как меня встретит отец, что он мне скажет, мешала мне даже чувствовать голод и холод.
Но время шло, а отца все не было. Я решился, наконец, дойти до пивной, куда всегда заходил отец, и посмотреть, там ли он.
Вдруг дверь пивной распахнулась, и из нее вытолкали женщину.
Платье этой женщины было все изорвано и испачкано, рыжие волосы всклокочены, губы разбиты, а на руках она держала ребенка, завернутого в какие-то грязные тряпки. Я тотчас же узнал ее: это была миссис Берк с моей бедной сестрой Полли.
- Ах ты, проклятый пьяница! - визжала она. - Как ты смеешь бросать в меня бутылками? Ты чуть не убил ребенка. Вернись только домой, я обломаю об тебя всю кочергу!
Мужчина, вытолкнувший ее из двери, бросился на нее с поднятыми кулаками.
- И ты еще смеешь попрекать меня пьянством, низкая тварь! - кричал он. - Сама пропиваешь деньги, которые я даю на еду. Вся семья голодает, с тех пор как ты поселилась в моем доме. Мало убить тебя.
- Полно вам буянить, Джим Бализет, - сказал мистер Пигот, удерживая его за руки. - Я не позволю вам бесчинствовать у меня в кабаке. Можете бить ее дома, если хотите, а не здесь!
Джим Бализет! Он назвал этого пьяного, грязного человека Джим Бализет! Неужели это мой отец?
Я привык всегда видеть отца одетым опрятно, даже щеголевато.
Бывало, возвращаясь с работы, он тщательно умывался и не выходил из дому иначе, как в чистой рубашке, в крепкой фланелевой куртке и в шелковой косынке на шее. А у этого человека немытое, опухшее лицо с заплывшими глазами, небритая щетинистая борода. Его волосы давно не видали гребенки. На нем страшно грязная рубашка и старая, измятая шляпа.
- Пустите меня! - кричал он мистеру Пиготу. - Я должен разбить морду этой скотине, этой змее, этой пиявке, высосавшей всю кровь из моих жил.
- Перестань, Джим! - убеждали его люди, выскочившие из пивной. - Успеешь расправиться с ней; пойдем-ка лучше, выпьем еще по стаканчику.
К шумевшей толпе подошел полицейский.
- Что, опять Бализеты скандалят? - спокойно спросил он трактирщика.
- Да, - ответил мистер Пигот. - Сил не хватает с ними справиться. Наконец-то вы пришли на подмогу.
- Да, господин полицейский, - кричал отец, - уберите отсюда эту рыжую тварь, чтобы глаза мои больше ее не видали!
И он, шатаясь, вернулся в пивную.
- Нет, лучше пристукните этого изверга, пропившего все мое добро, - захныкала миссис Берк, немного успокоившись при виде полицейского.
- Ну, иди, иди домой, бесстыдная пьянчужка! - заворчал полицейский, бесцеремонно втащил ее в наш переулок и втолкнул в дверь нашего дома.
Что мне было делать? Идти за миссис Берк было, конечно, глупо. Я никогда не рассчитывал на ласковый прием с ее стороны.
Соваться ей на глаза, когда ее побили, было уж совсем нелепо. Я очень жалел малютку Полли, но меня утешало то, что она по крайней мере жива и не сделалась калекой по моей вине.
Подойти к отцу? Может быть, отец сжалится надо мной. Прежде миссис Берк восстанавливала его против меня.
Теперь он с ней поссорился; может быть, он примет меня назло ей. Я робко вошел в пивную. Там было много народу, и я не сразу увидал отца. Только оглядевшись хорошенько, я заметил, что он сидит, положив обе руки на стол и склонив на них голову.
- Эй ты, работный дом, чего тебе? - спросил у меня слуга.
- Я пришел сюда к отцу, он там! - отвечал я, указывая на отца.
- А как зовут твоего отца, мальчик?
- Джим Бализет!
- А! Я так и думал, я его сразу узнал! - вскричал скорняк, живший в нашем переулке. - Джим, проснись-ка, смотри воротился твой сын! - закричал он отцу, слегка расталкивая его.
- Врешь, не тронь меня! - проворчал отец, не поднимая головы.
- Поговори с ним, маленький Джим, он узнает твой голос.
- Это я, отец! - проговорил я, дотрагиваясь до его локтя дрожащею рукою. - Я пришел назад.
Отец медленно поднял голову и устремил на меня такой свирепый взгляд, что я отступил на два шага.
Он несколько минут смотрел на меня таким образом, и я уже начинал надеяться, что гнев его исчезнет, как вдруг он, не говоря ни слова, бросился на меня и схватил за ворот рубашки и куртки.
Рука его сильно сдавила мне горло, и я упал на скамейку.
- А, попался, негодяй! Попался! - проговорил он, отстегивая другой рукой страшный ременный пояс.
- Что вы с ним делаете, Джим? Джим, ведь вы его задушите! Оставьте его, Джим! Можно ли так обращаться с ребенком? вступились за меня окружающие.
- Сын - мой! Что хочу, то и делаю с ним! - закричал отец.
Он остановился на минуту, должно быть, соображая, как удобнее положить меня для того, чтобы высечь, затем приподнял меня за шиворот и бросил на стол лицом вниз. Тут он, должно быть, в первый раз заметил, какая на мне странная одежда.
