Джеймс Гринвуд - Маленький оборвыш
- Это ты врешь, что голоден, - сказал мистер Джонс. - Кабы ты вправду есть хотел, ты бы обрадовался шиллингу! Ведь за четыре пенса можно купить огромный кусок хлеба с этим салом.
Соблазнительно было глядеть на чудесное сало на окне лавки.
Я был так голоден, что, кажется, мог бы съесть весь кусок до последней крошки. Однако отдать сапоги за такую неподходящую цену мне не хотелось.
- Мне надо восемнадцать пенсов, - повторил я.
- Экий ты какой! Ну, уж если тебе так нужны эти деньги, так поищи, нет ли у тебя еще чего продажного: носового платка, ножичка или чего-нибудь такого, посмотри-ка в кармане!
- Нечего мне смотреть, у меня только то и есть, что на мне.
- Ну, что же! Мы все покупаем, - сказал мистер Берни. Мы можем дать тебе за платье не восемнадцать пенсов, а восемнадцать шиллингов. Продавай!
Неужели они в самом деле дадут мне за мое платье восемнадцать шиллингов? Да я рад был продать его и за половину этой цены, оно ведь только мешало мне.
- Как же я буду продавать платье здесь на улице? - заметил я.
- Зачем на улице? Поведем его к себе, Берни, - предложил мистер Джонс.
С этими словами молодые джентльмены, держа в руках мои башмаки и чулки, быстро пошли к Сафрон-Гиллу. Я не отставал от них.
Дойдя до самой грязной части Гилла, они остановились перед одним домом, Ключ от дверей был в кармане у мистера Джонса, и мы все трое, пройдя темный коридор, поднялись по скрипучей лестнице во второй этаж и вошли в комнату. Мистер Берни зажег маленькую оловянную лампу, прибитую к стене, и при ее свете я мог рассмотреть жилище молодых людей. Оно походило на лавку тряпичника. В одном углу навалена была такая огромная куча шляп, что верхушка изломанного потертого цилиндра касалась потолка. В другом углу свалено было множество старых башмаков и чулок всех сортов и величин. Кроме того, груда старого платья лежала на длинном столе, прислоненном к одной из стен.
В этой лавочке, видимо, жили люди: на складном столе перед камином стоял чайный поднос с грязными чашками и кофейником, тут же лежали на капустном листе кусок масла и початая булка.
- Можно съесть? - спросил я и, не дожидаясь ответа, откусил большой кусок.
Мистер Берни ударил меня по руке медной спичечницей так, что булка полетела на пол. Я хотел поднять, но мистер Джонс схватил ее.
- Полно, мальчик, ты не воровать сюда пришел, - заметил он строго.
- Вот что, мальчик, - сказал мистер Берни ласково, - я вижу, что ты очень голоден, мне жаль тебя; возьми этот хлеб в придачу к шиллингу за башмаки и не приставай к нам больше!
Если бы я не попробовал хлеба, я, может быть, продолжал бы настаивать на своей цене, но теперь я положил в карман шиллинг, который мистер Берни протянул мне вместе с хлебом, и жадно вцепился зубами в булку.
- Ну, а теперь проваливай, - проговорил мистер Джонс, отворяя передо мной дверь. - Дело слажено, и тебе нечего у нас делать.
- А как же вы хотели купить все мое платье? - напомнил я. - Eще говорили, что дадите восемнадцать шиллингов?
- Восемнадцать шиллингов? - мистер Джонс пощупал материю на моей куртке. - Восемнадцать шиллингов - недорого, я бы дал и больше; ну, да если ты столько просишь, так вот тебе твоя цена!
Он протянул мне восемнадцать пенсов.
- Это восемнадцать пенсов, - вскричал я, - а мне надо восемнадцать шиллингов.
- Эх ты, дурачина! Да кто же даст столько за эту дрянь?
- На что же мне восемнадцать пенсов? Ведь я должен купить себе другое платье вместо этого.
Берни притянул меня к себе и еще раз внимательно осмотрел всю мою одежду.
- Знаешь что, Джонс? - сказал он добродушным голосом. Сделаем доброе дело, дадим бедному мальчику другое платье: в этом ему неудобно.
- Делать добро хорошо, - возразил мистер Джонс, - только ты пожалей и меня, ведь мне придется нести половину убытка.
- Полно, приятель, от доброго дела нельзя разориться.
С этими словами он порылся в куче старого платья и вытащил оттуда пару больших бумазейных брюк, очень истрепанных, покрытых заплатами спереди и сзади, и совсем грязных.
- Они разорваны! - сказал я, указывая на большую дыру.
- Ну, конечно, это вещь поношенная, - отвечал мистер Берни, - не новое же платье тебе давать.
- Да они будут мне длинны и широки.
- Пустяки, теперь носят широкие брюки, а если окажутся длинны, мы подрежем. Примерь-ка.
Мое платье было сшито так, что для примерки брюк я должен был снять с себя все, кроме рубашки.
Мистер Джонс тотчас же подхватил мои вещи и запрятал их куда-то. Бумазейные брюки были так широки и длинны, что нигде не прикасались к телу, и все завязки были совершенно бесполезны; пояс приходился у меня под мышками. Брюки волочились по полу.
- Видите, я говорил: не впору.
- Как не впору! Будто нарочно для тебя сшито!
- Да они ужасно неудобны! Смотрите, эта пуговица должна быть спереди, а она приходится под мышкой.
- Ему неловко оттого, что он скомкал всю рубашку около пояса, - заметил мистер Джонс. - Снимите с него рубашку, Берни, мы ему дадим другую, потоньше.
Мистер Берни быстро сдернул с меня рубашку.
- Ну, вот теперь отлично! - сказал он. - Эту пуговицу мы застегнем на эту дырку, а ту на ту! Превосходно. Как они высоко приходятся, с ними и жилета не надо! Славная штука! Найдем ли мы тебе такую же хорошую куртку?
- Да дай ему эту,- проговорил мистер Джонс. подавая какую-то куртку. - Она совсем почти новая, да не беда, - жаль мальчика.
Они натянули на меня куртку, всю перепачканную масляной краской. Очевидно, прежде ее носил маляр.
- Славно тебе будет - и тепло, и удобно! - сказал Берни. - Бери свою шапку и проваливай.
- Как, а рубашку-то? Ведь вы мне не дали рубашки!
- Рубашку? Это еще кроме штанов и куртки? Да ты, кажется, с ума сошел, любезный!
- По крайней мере дайте мне хоть немножко денег: ведь мое платье стоило гораздо дороже этого.
- Каково это, Джонс? - вскричал Берни обиженным голосом. - Мы ему сделали добро, а он еще требует. Бессовестный, неблагодарный мальчишка! Пошел вон!
Они вытолкали меня из комнаты, столкнули с лестницы, выгнали на улицу и заперли за мной дверь,
XIII
Я делаюсь уличным певцом. - Старый друг
На церковных часах пробило полночь в ту минуту, когда мошенники закрыли за мною дверь и я пошел шагать по мягкому холодному снегу улицы.
Я не сразу мог сообразить, выгодную ли сделку устроил я с господами Берни и Джонсом. Мне казалось, что вся выгода была на их стороне, а между тем они обвиняли меня в бессовестности и неблагодарности. Неужели я в самом деле не оценил по достоинству их услуги? Что они для меня сделали? Прежде у меня была пара теплых чулок и крепких башмаков, у меня был полный костюм, не исключая рубашки. Теперь у меня не было ни башмаков, ни рубашки, и костюм мой состоял из одной куртки и штанов. Зато теперь я не так сильно страдал от голода, как прежде, я избавился от одежды, в которой днем мне нельзя было никому показаться, и у меня в руках целый шиллинг.
Но где же он, этот шиллинг? Если бы мостовая разверзлась под моими ногами, я не остановился бы с большим испугом. Я стал обшаривать карманы своих новых штанов. Карманы были глубокие, и мне пришлось нагибаться до самой земли, чтобы достать до дна; но напрасно шарил я во всех углах: шиллинга не было. В ужасе я запустил руки в карманы куртки: и там все пусто, осталось только несколько черствых хлебных крошек. О несчастье! Куда же делся этот шиллинг? Тут только я вспомнил, что оставил его в доме старьевщиков! Получив за сапоги и чулки шиллинг и кусок хлеба, я сунул шиллинг в карман моих прежних штанов, а когда я снял их, чтобы примерить эти бумазейные брюки, я забыл вынуть деньги! Ясно вспомнив все это, я почувствовал некоторое облегчение. До их дома было недалеко, и я пустился со всех ног бежать к Сафрон-Гиллу. Найти Сафрон-Гилл и ту часть его, где жили старьевщики, было нетрудно, но, прибежав в их улицу, я остановился в недоумении.
Я не заметил номера их дома, а с виду все дома были совершенно одинаковы. Я шел, внимательно оглядываясь по сторонам, но не мог заметить ни одного признака, который отличал бы один дом от другого, и, кроме того, везде огни уже были потушены. Вдруг я заметил свет в одном окне второго этажа.
Я подпрыгнул к молотку и постучался. Мне не отвечали. Я постучал второй раз сильнее прежнего. Окно, в котором светился огонь, отворилось, и из него высу* нулась голова старика в колпаке.
- Извините, сэр, - сказал я, - в этом доме живут мистер Берни и мистер Джонс, мне бы нужно...
- Почем я знаю! Выдумал стучаться по ночам! Лень мне сойти, а то бы я задал тебе!
С этими нелюбезными словами он захлопнул окно.
Что мне было делать? Стучаться во все дома было невозможно, уйти - значило бросить шиллинг. Конечно, я один виноват в потере моих денег. Покупатели поспешат возвратить мне их, как только узнают, в чем дело. Всего лучше подождать здесь до утра и подстеречь молодых джентльменов, когда они выйдут на улицу.
