Удивительные сказания Дивнозёрья - Алан Григорьев
– Какой же ерундой я занимаюсь! – сказала Анна с нервным смешком и прикрыла глаза.
Деревенская ночь не была тихой. Повсюду что-то скрипело, пересвистывалось, ухало. В овражке звенел ручеёк, где-то неподалёку квохтали куры, мычала корова в чужом хлеву…
Аннушка коснулась пальцами влажной распаханной земли и прошептала:
– Не знаю, кто меня слышит и слышит ли вообще, но я пришла сказать, что отказываюсь от всего, что положено мне по праву рождения. Не желаю быть ведьмой-хранительницей. Не моя это судьба. Отпустите, прошу. Дайте прожить свою собственную жизнь, не отнимайте удачу и маму тоже не наказывайте. Она ни в чём не виновата, пусть не болеет и не страдает из-за меня.
– А много ли ты знаешь о судьбе, ведьма? – раздался над ухом тихий насмешливый голос, и Аннушка, вздрогнув, открыла глаза.
Перед ней стояла девчонка – тощая, угловатая, от силы лет четырнадцати на вид. Её куцые светлые косички смешно торчали вверх, все лицо было покрыто конопушками, из-под короткого платьица виднелись сбитые коленки и босые ступни.
– Ты кто такая?! – захлопала глазами Аннушка. – Что ты вообще делаешь ночью в поле? Тебе баиньки не пора, а?
– Моё время только наступает! – фыркнула девчонка. – Ты позвала, и я услышала. А кто я – неважно.
– Ну, надо же мне тебя как-то называть. – Аннушка широким жестом указала на дары: – Ты это… угощайся, что ли.
Девушка взяла банан и с некоторым недоумением покрутила его в руках.
– У меня много имен. Хочешь, зови Судьбопряхой. Хочешь – Сестрицей Весной. Или любым именем, какое тебе по нраву. Все равно мы вряд ли ещё раз увидимся.
У Аннушки аж дыхание перехватило:
– Значит, ты меня отпустишь?
– Неволить не стану. – Судьбопряха улыбнулась, однако её синие глаза так и остались серьёзными. – Но плату потребую. Негоже от предназначения за здорово живёшь отказываться.
– Какую плату?
Внутри всё похолодело: а ну как девица дорого запросит?
– Поторгуемся? – Судьбопряха очистила банан и осторожно откусила кусочек: её зубы напоминали мелкий речной жемчуг. – Предложи мне что-нибудь, ведьма. Во сколько ты оценишь свою свободу?
Аннушка закусила губу:
– Я так понимаю, деньги тебе не нужны?
– Не-а!
– Хм… А что тогда? Годы моей жизни? Пара лет удачи? Какие-нибудь весенние чары? Отрез ткани на юбку?
Судьбопряха глянула на неё с сожалением, и Аннушка осеклась. Ей показалось, что девица ждала совсем другого ответа.
– Годы твои мне ни к чему – я вечна, как мир под молодой луной. Удачи мне и своей хватает, спасибо. А песни, закликающие весну, в Дивнозёрье и без того поют и стар и млад. Знаешь что… Отдай-ка мне то, что у тебя уже есть, но ты сама об этом не знаешь.
Аннушка нахмурилась. Не, ну правда, бред какой-то! О чем она не знает? Может, Генка какой-то подарок ей приготовил? Ой, да даже если это шуба норковая или щенок йоркширского терьера, пускай забирает, не жалко! Всё лучше, чем оставаться привязанной к земле, которую своей не считаешь.
– Я согласна!
Аннушка протянула Судьбопряхе руку, но та, улыбаясь, коснулась пальцем её губ, будто припечатала:
– Да будет слово твоё крепко!
* * *
Не понимала тогда Аннушка, от чего отказывается, и сказки все, как назло, подзабыла, а то непременно бы почуяла неладное. Когда осознала свою ошибку, было уж поздно каяться.
Только вернувшись в город, она узнала, что ждёт ребёнка. А Генка, подлец такой, жениться отказался. Сказал, что настоящая любовь во всяких там штампах в паспорте не нуждается. Стал появляться всё реже и реже, а потом и вовсе пропал… В общем, зря Аннушка на него надеялась, пришлось, как всегда, самой выкручиваться.
Спасибо маме – та всё поняла, ни словечком не попрекнула, на первом же автобусе в город примчалась. Именно она держала за руку неразумную дочь после родов, гладила по голове, убирала прилипшие ко лбу волоски и всё твердила:
– Ничего, Анют, прорвёмся. Тебя я на ноги подняла, и внучку тоже поднимем.
Она почему-то не сомневалась, что родится девочка. Так и вышло…
– Мам, а может, ты ко мне переедешь? В тесноте да не в обиде, – предложила Аннушка сразу после выписки.
Тогда ей это казалось отличной идеей, но мать лишь головой покачала:
– Нельзя мне, доченька. Тебя-то Дивнозёрье отпустило, а меня крепче прежнего держит. Да я и сама не хочу: там моё место и моя судьба. И судьба твоей девочки теперь тоже. Или не помнишь ты, как её Судьбопряхе взамен себя пообещала?
– И… как же теперь быть? – вконец растерялась Аннушка.
– А разве что-то изменилось? Работай, устраивай свою жизнь, а мы с Таюшкой в Дивнозёрье вдвоём отправимся. Научу её всему, что сама знаю. Я ведь уже не молода: скоро нашему краю потребуется новая ведьма.
И Аннушка отпустила их. Не могла не отпустить, не имела права.
Позже она приезжала к дочке в гости, но всякий раз чувствовала: не рада ей земля. Будто бы едва терпит отступницу: то и дело норовит то камень под ногу подсунуть, то веткой хлестнуть, а то и ливнем намочить с чистого неба. Зато маленькой Таюшке каждая травинка в лесу улыбалась, ручейки сами под ноги стелились, каждая птичка для неё пела. И Аннушка смирилась, что нет ей больше места рядом с дочерью. Что ж, в конце концов, она сама выбрала город – чего уж теперь жалеть и плакаться?
Она знала: настанет срок, и Таюшке тоже придётся сделать выбор. Каким он будет? Только время покажет…
* * *
– Выходит, это правда? Ты оставила меня вместо себя? – У Тайки полыхнуло лицо так, что слёзы вмиг высохли. – И молчала!
– Я думала, ты не поймёшь. Будешь злиться.
– Я и так злюсь!
– Погодите-погодите! – Между ними втиснулся Пушок. – Я кое-чего не понял. Аннушка, ты сказала, что отказалась от волшебства и перестала его видеть. Так почему же сейчас видишь нас с Никифором и говоришь с нами? И даже меня понимаешь, хотя другие смертные не способны разбирать язык коловершей?
– Не знаю, – развела Анна руками. – Самой интересно.
– Зато я, кажется, знаю… – Домовой задумчиво почесал в бороде. – Захотела – и услышала. Она же смертная только наполовину, а кровь – не водица, особенно дивья. На нас с тобой, рыжий, ей, может, и плевать, а на дочь родную всё ж таки не плевать.
– Вы не правы. Мне никогда не было всё равно. Просто… Я хотела как лучше. Жизнь моей матери была очень тяжёлой. Моя – другой, но тоже довелось нахлебаться. Я хотела для Таи лёгкой судьбы, но только всё испортила.
– Я всё детство
