Мёртвая свадьба - Елена Александровна Усачева

Толик медленно сел. Сердце колотилось в горле, в голове, в плечах. От этого казалось, что комната вместе с ударами сердца пульсирует – тух, тух, словно картинка пытается вбиться ему в мозг.

«Тух, тух, тух», – забарабанило, и Толик подпрыгнул, уверенный, что это возвращается хвостатый, а вода кончилась. Есть только та, что разлилась по лодочке на стене, но и эта готова подхватить судёнышко с Толиком и унести к горизонту.

– Толька!

В окне мелькнуло что-то тёмное.

Вернулся!

Толик сжал стакан, не в силах сообразить, где он сейчас, вот прямо сию секунду возьмёт воды. Хоть плюй в этот стакан, хоть кровь лей.

– Толян!

Лица мелькали за окном, слышался смех и топот. А потом во дворе раздался голос матери:

– Не пущу! Уходите! Вон, я сказала!

Но никто уходить не собирался. Топот на крыльце, шум и смех в сенях, грохот двери на кухне.

– А ты чего? – появился из-за шторы утопленник. Это был один в один он – чёрный картуз, красный цветок за хлястиком, белая рубаха.

Толик метнул в него стакан и прикрылся подушкой.

– Ты чего? – удивлённо повторил утопленник, превращаясь в Игорька.

– Я же говорила – здоров! – нырнула у Игорька под локтем Ритка. Она была в сарафане, белой рубахе и венке из травы на голове. Под ногами у неё захрустело стекло разбитого стакана, но она отодвинула его сапогом, даже не обратив внимания, – подумаешь, тут каждый день стаканы и тарелки бьют.

– Уходите! – кричала на кухне мать, но вдруг зазвучала музыка, знакомая мелодия кадрили. Штора распахнулась, и в комнату огромными шагами ворвалась фотограф Анна в синих шароварах и свободной жёлтой рубахе. Сделав широкий жест рукой с телефоном, откуда и неслась кадриль, крик- нула:

– А это мы! Сейчас снимать тебя будем!

– Мы только на кухне, – слышался из-за занавесок голос Наташи. – Мы уже отработали улицу и коровник. А здесь печку возьмём и стол.

– Какой стол? – взвыла мать.

Взметнулась музыка. Около Толиковой кровати появилась Сонька. Шмыгнула носом.

– Чего ты? Вставай, – дёрнула она с него одеяло. – Переодевайся. Мы все уже в костюмах, – она развернула подол своего сарафана. – Как тебе?

– Во что переодеваться-то?

Толик ничего не соображал. На нём сейчас были трусы и футболка, в таком виде перед народом не покажешься, поэтому оставалось лишь отбирать у Соньки одеяло, тянуть его к подбородку да глупо хлопать ресницами. А ведь и тапки его где-то под кроватью, до них ещё тянуться. Всё один к одному не сходилось.

– У нас тут много чего есть, – сообщила Сонька. – Катька! Неси!

Толстая Катька, напирая животом, продавила в комнату стоящего на пороге Коляна и внесла чёрные сапоги с чёрными штанами и косоворотку.

– Мы с тобой будем муж и жена, – сообщила Сонька. – Сейчас свадьбу сыграем. Ты как будто за столом сидишь, а я тебе как будто подаю.

– Да! – завопила Анна. – Это будет хороший кадр. У нас и цветы есть.

И она продемонстрировала охапку только что сорванной травы. Колян дёрнул себе травинку, зелёная шелуха посыпалась на пол.

Толик обомлело смотрел на друзей, не в силах шевельнуться. Родилась мысль, что он ещё не совсем выздоровел и сейчас перед ним разворачивается бред.

– Чего вы на него уставились? – прогудел Колян, с наслаждением вгрызаясь в стебелёк. – Пошли на кухню, он переоденется.

– Переоденется! – завопила Анна, махнув охапкой травы, словно выметая всех за порог.

– Ты не тяни давай, а то нас твоя мать погонит, – напомнил Колян и тоже скрылся за шторой.

– Мы быстро! – звенел голос Наташи.

– Какое быстро? – уже не так агрессивно сопротивлялась мать. – Что вы делаете? Да что же это такое!

– Но почему вы не хотите? – уговаривала Наташа. – У вас же такой дом! Сами рассказывали, что отец рубил.

– Дед с дядькой, – недовольно поправила мать.

– Вот! Это когда было-то! До революции? – давила Наташа.

– Да уж в тридцатые это было. Как раз тогда разрешили строиться. Им лес выписали.

– Какой дом! – сыпала восторгами Наташа. – А печка! Это же какая знатная печка!

– Да дом-то не карельский, – из последних сил держалась мама. – Так, обыкновенный. Вы к Зеньковым сходите. Вот у кого дом.

– Но там нет печки. Наверху-то печь они разобрали, и нижняя дымить стала. – Наташа билась до победного.

Как только Толик остался один, то сразу нырнул под кровать за шлёпками, чертыхнулся, увидев чёрные сапоги. Стянул футболку, накинул косоворотку, влез в штаны, сунул ноги в сапоги. Они были маленькие и неудобные. Ну да это на пять минут. Обо всём остальном он старался не думать. Ни о гостях, пришедших без приглашения. Ни о том, что раньше ребята никогда так не поступали. Не врывались в дома, игнорируя протесты хозяев. У них в селе уважали покой друг друга. А тут друзей как будто подменили.

Его появление на пороге было встречено дружным криком. Всё вокруг сразу закрутилось. Толик оказался сидящим за столом с блюдцем в пальцах. Наташа показала, что он сейчас должен пить чай, а Сонька будет ему подавать калитки – их принесли с собой. Народ на кухне заметно похозяйничал, отодвинув мать к печке. На стол была наброшена праздничная скатерть с вышитыми оранжевыми ягодами морошки, из горки появился чайный сервиз и стадо шагающих друг за другом слоников.

При виде калиток у Толика забурчало в животе. Сам не заметил, как цапнул одну и откусил. Вкуснотей! Он обожал этот чуть горьковатый привкус ржаной муки. Зажмурился от удовольствия.

– Да! – заголосила Анна и стала прыгать вокруг с фотоаппаратом, взмахивать рукой, командуя: – Замерли! Замерли!

– Это будет семейная сцена, – разводила актёров Наташа, – а вы гости. Заходите в дом. Тётя Люба, там постоите, ладно? У вас отличная юбка!

– О! Кадр! – заорала Анна и стала щёлкать мать, от бессилия приткнувшуюся в углу.

Толик глянул на мать и подумал, что карго с карманами и цепью на поясе ему теперь, конечно, не видать.

Ритке дали в руки ухват, он оказался слишком длинным для неё. Пока приноравливала орудие к руке, чуть не зашибла зазевавшегося Игорька.

– Отлично! – веселилась Анна. – Подхватываешь чугунок и слегка поднимаешь!

Ритка с третьей попытки поймала узкую придонную часть чугунка, крякнула, напрягая руки. Чугунок остался на месте. Толик усмехнулся, вспомнив, как вчера из этого самого чугунка мылся. Вода, наверное, осталась, вот Ритка и не справилась.

– Давай помогу! – поднялся Толик.

– Да! Кадр! – взорвалась Анна. – Она с ухватом, а ты держишь чугунок. Семья за работой!

– Он мой муж, – обиделась Сонька от двери.

– Сейчас и с тобой сделаем, – выставила руку в её сторону Анна.

Толик глянул на довольного Игорька. А почему не его женихом нарядили? С чего вдруг за всё Толик отвечает? Или все уже отфотографировались?

– Ой, не нравится мне это, – пошла к ним из-за печки мать.

– Тётя