Мёртвая свадьба - Елена Александровна Усачева
– Так он не спит, – вдруг сообразила Ритка.
– Сейчас не спит, потом уснёт, – не сдавалась мать. – Он болеет.
– Ты болеешь? – спросила Ритка.
До этого вопроса Толик был уверен, что болеет. Ведь только болезнью можно было объяснить, что мать не сидит за работой, что за окном день, а он всё ещё в постели. Но сейчас и мысли о болезни не было. Он очень хорошо себя чувствовал. Прям совсем хорошо. В теле только лёгкость была непривычная. Словно он воздушный шарик и сейчас взлетит.
– Ну, как бы да, – протянул Толик.
– Не похоже, – прищурилась Ритка, вытащила правую ногу из сапога, дотянулась до пятки и принялась с наслаждением чесать.
– Я кому сказала? – опять появилась у неё за спиной мать.
– Ну ладно, – сдалась Ритка. – Всё равно делать нечего. Света-то нет.
Она скользнула мимо матери. Тяжёлые сапоги пробухали через кухню.
– Мы у Куликовых в коровнике снимаемся! – крикнула она напоследок.
Хлопнула дверь. Толик приподнялся на локте, но в окно Ритку не увидел – через калитку она побежала не к центральной площади, а куда-то наверх. Соньку позовёт. Толик приподнялся ещё больше, вдруг повезёт увидеть, как она бежит.
– Даже не думай! – подошла к кровати мать. Пощупала его лоб. На лице мелькнуло удивление. – Ладно, сейчас чай тебе сделаю с травками. Электричества и правда нет. Как вчера в ночи вырубили, так тишина. Вроде и сильного ветра не было, а сейчас так вообще распогодилось. Но свет всё не дают. Я и машинку убрала, что она будет на столе пылиться?
Толик откинулся на спину. Машинки нет не из-за него. Это уже хорошо. Он отлично выспался. В организме никакой простуды. Так зачем ему лежать?
– Только попробуй встать! – напомнила мать, выходя на кухню. – Я тебе сказала, один день.
Толик взбил кулаком подушку. Ну ладно, день. День полежать ему не трудно. За день что угодно можно потом у матери выпросить. Хоть карго, хоть куртку. Подушка собралась неудобным комом. Толик заворочался, теряя одеяло. А почему электричество-то вырубили? Где провод порвался? Это значит, мастера приедут, чинить будут. Вот бы у них в селе чинили. Он бы сходил посмотреть, ребят позвал. Вспомнил, что звать некого, все заняты на фотографиях в коровнике у бабы Вали.
Повернулся на другой бок и стал думать, чем себя занять. Вспомнил про фильм. Дотянулся до стула. Телефон сообщил, что заряда у него осталось чуть и не мешало бы воткнуть шнур в розетку. Толик взял зарядку и замер. Электричества-то нет. Так, фильм на время откладывается. Звонки Коляну с Игорьком тоже. Хотя что толку им звонить? Колян на съёмках. Если его батя отпустил. Да и Игорёк скорее всего уже там. Съёмки не озеро, там утопленника не встретишь. Ему бы позвонить… Толик покрутил телефон в руке и сунул под подушку. Лежание на кровати стало ещё неудобней, подушка превратилась в каменную. Пришлось сесть.
А сёстры пошли на съёмку? Или Иринка побежала без него на берег? Может, они там уже со всем сами справились?
На пороге опять появилась мать, метнула подолом длинной юбки, приказала:
– Лежи!
То ли сшила недавно, то ли ещё почему, мать раньше в длинных юбках не ходила. Носила брюки, шорты. Или Толик чего-то не замечал?
Не замечал… Он многого не замечал. Например, того, что у села была своя тайна. Тайна страшная, но так крепко замолчанная, что никто и ни словом. Народ словно стыдился этой истории.
– Ты чего? – спросила мать, когда Толик упал головой на жёсткую подушку и обречённо заворочался: стало понятно, что лежать он больше не может. – Чего хочешь?
Он бы сказал, чего он хочет – на улицу, к ребятам, на Онегу. Качнул головой.
– Ты больше пей, – мать показала глазами на стакан воды около кровати и ушла.
Толик повернулся к стене, стал водить пальцем по морщинам тёсаных брёвен. Глубокая трещина, от неё круто вверх отходила другая, упиралась в параллельную трещину. Если провести по ней ногтем, а потом начертить отвес, лодочка получится. Лёгкая лодочка на быстрой онежской волне. Завтра регата, завтра они с Игорьком сядут в лодочку…
– Зачем же завтра?
Показалось, что вопрос этот возник у него в голове. Но потом он понял, что его задали. Кто-то, находящийся рядом. Быстро обернулся.
Под окном сидел человек. Невысокий и тонкий.
«Папка? – выстрелила радость в душе. – Вернулся? Так рано?»
Человечек шевельнулся, и стало понятно: не папка. У папки было круглое улыбчивое лицо Толика, а у этого тонкое, как бумага. Еле заметный узкий нос. Больше ничего рассмотреть не удалось, человек сидел против света, в странно сгустившейся темноте. С ногами у него творилось что-то непонятное – то ли они у него были, но прикрыты пледом, спускавшимся до полу, то ли ног этих не было вовсе.
Толик заволновался, опять глянул на стену.
И правда, получалась лодка. Коснулся дерева рукой. Ледяное. Словно это не дерево, а лёд на озере.
– Плесни водицы да плыви.
Спину окатил холод, когда Толик понял, что слышит эти слова. Что человечек ему не мерещится. Да вот он – сидит, пледом прикрылся.
Незнакомец снова сел так, что его стало почти не видно. Лишь общий рисунок – голова, узкие плечи, тонкие руки. А ноги?
Толик шевельнулся, отодвигаясь от стены, задел одеялом стакан – мать поставила табуретку рядом с кроватью. Воды чуть вылилось.
– Мало.
Он заранее напрягся, понимая, что слово придёт к нему с двух сторон: что он его произнесёт сам, про себя, а потом услышит.
– Плесни на стену, садись на лодочку и плыви.
Бред какой-то. Но тут Толик увидел, как его рука тянется к стакану, берёт его, как, чуть раскачав, выплёскивает половину воды на стену. Прямо на трещины, что так удачно сложились в лодочку.
Развернулась широкая волна, зашуршала о пластиковый борт лодки – серая на красный. Вёсла по всем правилам вставлены в уключины, лопастями подняты на корму, берись за ручки да греби. Греби сильно, следи, как нос разрезает Онегу, как ладно несётся лодочка по воде, чувствуй, как радостно напрягаются мышцы, как соскучились они по такой работе.
Толик уже увидел себя на лавке, ладони обхватили рукояти вёсел, зашипела волна, ударил ветер в лицо.
Вода… что-то было с ней связано.
Остаток стакана Толик плеснул на смутный силуэт у окна. Знал, что не попадёт – через всю комнату, – но сидящий вдруг взвился. Толик успел рассмотреть, что не пледом он накрыт, что это сами ноги у него мохнатые, со странно выгнутыми назад коленями, а обут он в чудныˊе коричневые ботинки на толстой подошве. И цокала эта подошва – ну чистые копытца.
Гость метнулся к кровати, заставив Толика вжаться в
