Мария Киселёва - Верните маму
— Аиньки? — бабушка очень просто, спокойно сказала это «аиньки», и Зойке стало от этого еще страшнее, потому что никто-никто не знает, что она сейчас спросит и про кого, и никому не страшно от этого, а только ей. Зойка облизнула губы и сказала:
— А что это «непутевая?»
За кухонной занавеской бабушка улыбнулась, Зойка поняла это по голосу.
— Да это я так. В сердцах. Она курица славная была.
— Нет, не она, а вообще?..
— А вобче… — у бабушки Поли что-то опрокинулось или плеснулось, потому что зашипело, и она, пробормотав: «Пес тебя задави», замолчала. А Зойка замерла.
— А вобче непутевые — это что ж? Которые с пути сбились. Займутся дурными делами, вот и собьются.
Дверь скрипнула. В клубах пара вошел отец, стал шумно раздеваться. Бабушка хлопотала на кухне, они о чем-то говорили. А Зойка, выпрямившись, сидела за столом и не слышала их, как будто ее оглушили. Кончилась сказка.
На другое утро тетя Поля сказала отцу в сенях:
— Миколай Максимыч, девчонка-то вроде захворала…
— Ну? — испугался Николай Максимыч. — Как же это? Вчера ведь была здорова.
— Нет, вчера уж сникла. С утра ничего, а потом как подменили. И ела плохо, и молчала больше. А ночью вроде стонала. Не то плакала, не то стонала во сне.
Николай Максимыч растерянно смотрел на бабушку и повторял: «Как же это?» Гудок машины за крыльцом торопил, а он переминался с ноги на ногу.
— Жару у нее нету, — продолжала бабушка шепотом. — Ничего этого нету, а вот… Ну ты ступай, Миколай Максимыч, ступай, а в обед приезжай пораньше.
Николай Максимыч приехал пораньше и застал Зойку и бабушку за делом: обе терли картошку на крахмал. «Фу-у, обошлось», — подумал он и весело сказал:
— Не ждали?
— Не, ждали, — ответила Зойка. — Мы сегодня домой едем, папа.
— Нагостилась, — с обидой сказала бабушка Поля. — До срока собралась.
Николай Максимыч был удивлен: еще два дня оставалось, уговаривал подождать. Бесполезно — домой и все тут.
Когда Зойка оделась и вышла за водой, тетя Поля сообщила:
— Как сглазили девку. Хочешь верь, хочешь нет. Вчера еще веселая была с утра.
— О чем вы с ней говорили, тетя Поля? Может, неприятное что, тяжелое?
— Неприятное! Зачем же я неприятное стану ей говорить, еще в своем уме.
Бабушка обиженно поджала губы, но расстроенный вид Николая Максимыча смягчил ее, и она объяснила:
— Ну, про скотину ей рассказывала, про наседку. Городским ребятишкам это всегда интересно. Она сама спрашивала. А сегодня она невеселая была, молчаливая. А потом спросила только, куда этих девают, которые в плохих делах замешаны.
Николай Максимыч удивился такому повороту в разговоре, но вдруг в нем шевельнулась неприятная догадка.
— Ну и что ж?
— Ну и ничего. Посылают, говорю, кто куда заслужил: в колонию, а то и в тюрьму.
В сенях Зойка звякнула ведром и вошла в избу.
9
Мир нарушился в Зойкином доме. Все были угрюмые, говорили мало. Даже Анна Даниловна. Встретила она своих приветливо, соскучилась без них, но оба они как не в себе были. Бабушка постаралась приладиться и так и этак, потом обиделась и замолчала. На третий день не выдержала, сказала сыну:
— Что вы оба какие… Не знаешь, как подступиться. Чего там у вас вышло?
— Ты прости, мама, я как-то совсем… А там ничего не вышло. Напрасно мы с тобой надеялись что-то поправить. Нужно все объяснить, а то девочка неизвестно до чего додумается. А в дневнике у Зойки действительно появилась запись:
«Разве женщины занимаются дурными делами? Особенно матери? Я не знаю ни одной такой матери. Нет, теперь свою — свою. Откуда она взялась такая? И почему она — моя? Что я скажу, когда буду вступать в комсомол?»
И еще:
«Я хорошенько подумала и не могла вспомнить ни одной женщины. Даже в книгах я не читала. Это все большие мальчишки, которые не хотят учиться, вроде Хохрякова из 8-го «Б». Или плохие мужчины. А женщин таких нет. Значит, моя мать там одна среди них. Как ей не стыдно?» Слово «там» и «одна» подчеркнуто двумя линиями.
Бабушка сидела молча. Николай Максимыч тоже.
— Ну что ж, мама, — сказал потом Николай Максимыч. — Нельзя так терзать ребенка.
Он решил поговорить в тот же вечер, но не тогда, когда Зойка, свесив челку, сидела над уроками. «И сейчас не надо», — думал он, когда Зойка кормила рыбок и лицо у нее над освещенным аквариумом было тихое, чуть улыбающееся. А потом прибежали подружки.
Как-то однажды в школу приехали французские ребята. К этому дню разучивали стихи, песни и даже поставили небольшую пьеску про французских коммунистов. Зойка играла отважную дочку командира.
Гости сидели в первом ряду. В конце спектакля они сильно хлопали в ладоши и быстро-быстро говорили по-французски. Потом вышел на сцену красивый мальчик и поблагодарил участников спектакля. Особенно ему понравилась игра «мадемуазель Зои», и он приколол Зойке на блузку французский значок. Зойка стояла смущенная, раскрасневшаяся, у нее даже немного кружилась голова.
Потом гости с толпой ребят и с учительницей ходили в классы, в лабораторию и живой уголок. Всем хотелось получше рассмотреть французов, хотя это были самые обыкновенные ребята. Люся прямо не спускала с них глаз и все удивлялась, как можно так быстро говорить по-французски и не сбиться. Потом она трогала у Зойки на груди «красивую брошечку» с петушком. Учительница сказала, что это не брошка, а значок, а петух — это вроде национальной эмблемы Франции.
Зойка после приколола этот значок на школьный фартук. Димка Лавров на перемене глянул на него и, приняв позу деликатного француза, сказал в нос: «Ах, мадемуазель Жоа». А ты заметила, что он говорит не Зоя, а Жоа?
Ну и пусть. Тебе-то что?
А мне ничего, — сказал Димка уже своим голосом и опять посмотрел на петушка. — А вот в другом государстве эмблемой взяли индюка. И между прочим, дохлого.
Это было месяц назад. А сегодня после уроков учительница показала конверт — письмо французских ребят. Марку с Эйфелевой башней решили отклеить и отдать коллекционеру — Димке Лаврову.
— Не надо, — сказал Димка. — У меня уже есть.
Тогда ее попросила Люся, хотя раньше она марками как будто не увлекалась. Читала письмо Вера, потому что она лучше всех знала французский. «Здравствуйте, мадемуазель Зоя и все ребята!» — прочла она громко. Зойке стало жарко.
— Это Зойкин француз! — крикнул кто-то.
— Пусть сама читает!
— Да что вы… ну вас, — еле проговорила Зойка и не знала, куда деваться.
Учительница постучала тихонько по столу:
— Тут ничего особенного нет, — сказала она. — Обычная французская вежливость. К девочке обращаются прежде, чем ко всем остальным.
— Вот, — сказала Вера и глянула на мальчишек. — Не то что вы. — И стала читать дальше. Письмо как письмо. Описывались впечатления от поездки в Москву и Ленинград. Пока Вера читала и переводила, Зойка немного пришла в себя. Вот уже и «адью» — до свидания всем ребятам и Зое и вдруг «привет Зоиным маме и папе».
«Маме». Зойку как будто хлестнули. А ребята уже знали, что это французская вежливость, но все же кто-то сказал: «Деду и бабе», «Внучке и Жучке». Немного пошумели и разошлись.
Зойка осталась на месте. Пусть все уйдут, пусть они успеют выйти из школы. Ей лучше одной. Ребята, конечно, просто так крикнули про Жучку и внучку, ведь многие из них и не знали, что у Зойки нет матери.
В раздевалке уже не было толкучки, Зойка оделась не спеша. На улице шел снег. Когда идет снег, почему-то вспоминается лето. А почему же не идти тихонько и не думать о лете, когда идет снег и когда ничего неприятного не случилось… Вдруг рядом оказался Димка.
— Атлас в парте забыл, — сказал он. — Бегал обратно.
— Ты всегда что-нибудь забываешь.
— Не всегда, а каждый день.
Ох уж, скажите, какой остроумный. Но все же Зойка невольно улыбнулась, потому что сказал он это с забавной миной, так что на щеке у него появилась ямочка. У людей бывают две ямочки на щеках, а у него одна. Зойка спросила, почему так.
— Тоже оставил где-то одну и не нашел.
Так они и говорили о всяких пустяках, а это уже значит, что ничего не случилось. Но у Зойкиного переулка Димка вдруг сказал:
— А он не виноват… этот твой… этот француз. Он не хотел…
— Я ничего и не говорю. Почему ты думаешь?
Димка покрутил портфелем.
— Да нет… А вот знаешь…
— Ты ручку оторвешь.
— Она уж отрывалась. А у меня вот знаешь… мама не родная.
— Как? — Зойка остановилась.
— Очень просто.
У Зойки все перемешалось в голове.
— Да… ну и как же ты? — спросила она не сразу.
— Нормально, — сказал Лавров. — Не плохо, между прочим.
Зойка посмотрела на него. Конечно, не плохо. Совсем обыкновенный мальчишка и даже, пожалуй, лучше.
