Мария Киселёва - Верните маму
Зойке было хорошо оттого, что отец, прихрамывая, ходит по комнате или сидит, положив забинтованную ногу на табуретку. Никак нельзя было сказать ему что-нибудь резкое, неприятное.
«У меня нет характера, — записала Зойка после нескольких дней раздумья. — Мне трудно, и я сдаюсь. Недавно бабушка купила папе голубую рубашку в клетку для лета. Папа приложил ее к груди и сказал: «Ну как, подходит?» Хорошая была рубашка, но я сказала: «Совсем не подходит. Это для молодых, а ты старый». Папа, наверно, не ожидал, потому что немного оторопел. Я хотела обрадоваться, что ему неприятно, и даже немного обрадовалась, но потом он сказал: «Да, время идет. Но ничего, зато ты уже большая. Не зря старею». И сложил свою рубашку. А мне захотелось прошептать: «Папа, прости. Это ты ведь не знаешь, почему я так сказала, ты не знаешь. Ты совсем не старый, папа». Раз мне так захотелось сказать, значит, я нарушаю клятву. Я не сказала, но все равно. Я не умею побороть в себе слабость».
7
Сегодня у Зойки день рождения, и ни о чем с самого утра больше не думается, а только об этом дне рождения. Зойка не очень удачно родилась — 23 декабря. Ведь в классе все ровесники, а все-таки подружкам давно уже исполнилось двенадцать лет, а Зойке все было одиннадцать. И лето прошло, и осень, а ей все одиннадцать. И наконец, уже — 23 декабря.
Зойка поднималась по лестнице в класс и думала, что, конечно, не стоит объявлять сразу о дне рождения. Лучше на уроке разослать записки кому надо и смотреть, какое у кого будет выражение. Хотя Зойка знает уже заранее, но все равно интересно. Люся очень любит получать записки, она всегда сразу оставляет все дела, отодвигает учебники, кладет ручку и со всем вниманием углубляется в эту записку. На лице у нее сразу отражается содержание послания: она или улыбается и беззвучно бьет в ладоши, или подмигивает, показывает большой палец или кукиш, так что ответа уже не требуется. Но Люся обязательно пишет ответ и кидает его, когда учительница отвернется. У Веры, наоборот, никогда не догадаешься, что она ответит. Дела своего она не бросит, все у нее как-то ладится: задачка решается, ответ пишется, на все хватает времени. Димка Лавров в прошлом году перехватил записку и написал: «Поздравляю с выходом из ясельного возраста». А сам только на месяц и четыре дня старше.
Когда Зойка вошла в класс, ребята что-то обсуждали. А-а, представление «Снежная Королева», на которое ходили вчера. Конечно, это было здорово, особенно Ледяное царство. Всем захотелось поставить спектакль в школе.
— Вот Зойка была бы Снежной Королевой, — сказала Вера. — У нее косы белые.
Зойка вспыхнула и ждала возражений. Конечно, кто-нибудь из девочек возразит, потому что ведь каждой хочется быть Королевой. Но все согласились. И когда все согласились и Зойка перевела дыхание, Димка Лавров спокойно сказал:
— Ну, Снежная Королева должна быть красивой.
Вдруг учительница вошла в класс, оказывается, звонок уже прозвенел, и обсуждение прекратилось. Зойка села на свое место, а в ушах у нее повторялось: «Должна быть красивой, должна быть красивой. Значит, она, Зойка, некрасивая. Вот и пожалуйста, некрасивая, некрасивая девочка, и всегда будет…»
Соседка толкнула Зойку в бок, и Зойка вынула тетрадки. Пример, который проверяли, у многих не вышел, и его стали разбирать. У Зойки все было правильно, но она не могла объяснить, и учительница даже спросила, сама ли она решала его.
Потом прошел второй урок и третий, и Зойка вспомнила, что никого еще не приглашала. Писать записок уже не хотелось. После уроков она сказала нескольким девочкам. Димке Лаврову не сказала и другим мальчишкам тоже.
Зойка пришла домой и не показала виду, какое у нее несчастье. Разве об этом скажешь? Об этом надо молчать. А все-таки как другим девочкам просто живется. Ведь ни одной из них не довелось узнать, что она некрасивая, да еще в день рождения, да еще от Димки Лаврова.
Зойка прошла к зеркалу и стала на себя глядеть. Лицо круглое. Это хорошо? Нет? Неизвестно. Глаза голубые. Это хорошо. Веснушек нет. Хорошо. Ресницы светлые. Это, конечно, плохо. Что еще? Зойка открыла рот. А-а, зубы. Зубы крупные и плотные. Наверно, плохо. Вот первые были мелкие, и все врозь. Было лучше. Вот и все. Зойка вяло поела и села готовить уроки.
— Да что ты, Зоенька? — удивилась бабушка. — Завтра воскресенье, успеешь. Сегодня — твой день.
— Ничего, — ответила Зойка. — Время есть.
Тогда Анна Даниловна вынесла сверток и проговорила каким-то таинственным голосом:
— А погляди-ка, чего я тебе приготовила.
Зойка неохотно развернула.
— Вельветовое платье! Ой, бабушка! Кораллового цвета! — и запрыгала. — Я надену сейчас, ладно? До гостей, ладно?
Зойка опять стоит перед зеркалом, в новом платье, улыбающаяся, румяная. Разве это некрасиво? Обида улетучилась. Все внутри пело. Коралловое платье, коралловое платье! Зойка — красивая, Димка — дурак! На вороте три пуговки, красиво, красиво!
А бабушка, скрестив руки, смотрела на Зойку и улыбалась и почему-то вытирала глаза:
— Вот выросла какая.
Приходили девочки и сразу говорили: «Ой!» — и гладили руками платье. Торопливо поздравляли, совали книги и коробки конфет и опять разглядывали платье. Зойка была счастливой. Потом пришел папа и вручил фотоаппарат. Все были рады, потому что Зойка обещала всех фотографировать. А когда уже сидели за столом и пили виноградный сок за здоровье новорожденной, папа вынес хлопушку в виде ракеты. Когда она хлопнула, под потолок взвились белые комочки и вдруг, распушившись, стали опускаться маленькими парашютиками. На каждом спустилась картонная матрешка с белыми косами. «На Зойку похожи! — кричали девочки. — Это Зойка!» Их было двенадцать — по числу лет. Зойке давно не было так весело. Все было хорошо, она смеялась, прыгала, как будто не старше она стала в этот день, а моложе. Николай Максимыч тоже был доволен. Он посмотрел на бабушку так, как будто сказал: «Вот видишь!»
Зойка проснулась на другое утро и сразу подумала: «У меня что-то радостное? А-а, день рождения. Двенадцать лет, это хорошо. И платье…» Зойке хотелось удержать вчерашнее приятное настроение, но почему-то не получалось. Радости не было. День рождения уже не казался праздником. Ну и что ж, что двенадцать лет. Всем давно двенадцать лет. Каждому когда-нибудь приходит двенадцать лет и уходит. А то, что сказал Димка Лавров, остается.
Скоро прибежала Вера по пути из зоомагазина.
— Ты знаешь, — сказала она, — мотыль только крупный. Приходится резать его на части. Фу, я боюсь. А еще, знаешь, какого меченосца продавали! Ой, красивый! Ну, не как твой, конечно. Мне на него целый год деньги собирать надо.
— Зачем собирать? — сказала Зойка. — Возьми моего.
Вера не поверила.
— Ты что? Этого?
Зойка была довольна впечатлением, которое произвела.
— Этого, конечно. У меня один.
Вера сначала протестовала. Как можно отдавать такого редкого самчика, такого дорогого? Потом она сдалась и сказала:
— Какая ты добрая, Зойка. Очень.
Зойке было приятно услышать это и очень хотелось оставаться доброй, но она переборола себя и объяснила:
— Я не добрая. Просто он мне не нужен.
Вера посмотрела на Зойку и пожала плечами. А потом поняла. Ну кто же поверит, что такой меченосец кому-то не нужен? Он каждому нужен. А говорит это Зойка для того, чтобы Вера не отказывалась, а взяла. А раз Зойка так говорит, то это значит, что она не просто добрая, но и еще лучше, только Вера не знает, как это назвать.
Зойка на этот раз спорить не стала, не нашла в себе силы. Но сама-то она знала, что ей действительно стал не интересен ее меченосец, которого Вера унесла в баночке, на груди под полой. Не нужен он ей теперь, после того что сказал Димка Лавров.
На большой перемене, толкаясь в очереди в буфете, Лавров повернулся к Зойке:
— Да, поздравляю тебя, между прочим.
Зойка как будто не поняла и сделала удивленное лицо.
— Ну, с днем рождения.
— Кто тебе сказал?
— Сам вспомнил. Ты на месяц и четыре дня моложе меня.
— Спасибо, — сказала Зойка равнодушно и отошла к окну.
Димка купил бутерброд и тоже направился к окошку.
— А чего же ты по такому случаю себе вот тут не нашершавила? — он покрутил пальцами над челкой. — Как Люська.
— Зачем? — усмехнулась Зойка. — Я все равно некрасивая, — и храбро глянула на Димку. Он поднял брови. — Ты сам сказал.
— Я??
Зойка как могла спокойнее напомнила ему разговор. Лавров убедительно кивал головой, подтверждая, что все правильно, но только говорил он про Королеву, а Зойка тут ни при чем.
— Ну а я, значит, некрасивая, — настаивала она почти со злостью, и слезы были уже близко.
— Да почему? — Димка прожевал и добавил: — Нормальная.
Злая досада отхлынула. Переспросить было страшно. Спорить, конечно, не хотелось.
