Мальчик из Югуру - Олимп Бели-Кенум
Его попутчиками оказались Роже́ Ифайеми́ и Айссата́ Фуми́, девушка из Джен-Кедже. Сначала они сели на пароход — он произвел на них такое же впечатление, как и море, которого они никогда раньше не видели, — и через шесть дней прибыли в порт Арку́р. «Мне трудно описать все, что я здесь увидел»,—сообщал Айао своим родителям. Доехав до Энугу́, они поднялись несколько выше по реке к Макурди́, проведя две ночи в лодке, которая прошла от Бенуе́ до Локоджи́. «Река Нигер довольно неспокойная, а по берегам ее — необыкновенные, ни с чем не сравнимые пейзажи. Мне бы хотелось посмотреть и на другие реки в Африке, иначе трудно себе представить, несмотря на все сведения о Конго и Замбе́зи, которые я почерпнул из книг по географии, что есть что-нибудь более грандиозное, чем Нигер — эта огромная полноводная река. Сита, сестричка моя, только проведя целые сутки на реке Нигер, можно понять подлинный смысл слова «величие». Увидев Ифе, Ошогбо́, Абеокуту, Ибада́н, Ла́гос[41], по сравнению с которыми микроскопические размеры Югуру, где мне довелось родиться, просто вызывают чувство жалости, я особенно остро ощутил, насколько бедны мои познания и впечатления. Никогда не забуду Энугу, Ибадан, Ифе, Абеокуту и Лагос. Особенно Лагос! Без преувеличения можно сказать, что африканец, не видевший Лагоса, не знает Африки. И нелишне будет добавить, что трудно не влюбиться в Африку, путешествуя по Нигерии, как делаю сейчас я. Сита, хочешь, я тебе скажу, о чем я тут думаю? Не отсюда ли вышли предки наших родителей, не из этой ли удивительной страны? У здешних старых женщин такие же очаровательные, добрые и благородные лица, такие же прекрасные улыбки, как у нашей бабушки. Нам Алайя — очень красивая. Правда, проехав от Энугу до Ифе, мне нигде не удалось встретить ни одной женщины, похожей на нашу мать, но, судя по многочисленным признакам, я совершенно уверен, что именно здесь берет начало ее род.
А что касается нашего отца, то хотя он и очень похож на человека из народа хауса, все же тут есть какая-то примесь. Да, впрочем, он и сам от нас этого не скрывает. Очень бы мне хотелось знать, где жили наши прадеды и почему мы носим фамилию Киланко? Задай этот вопрос бабушке. Она хорошо знает родословную наших семей. Если ты этого не сделаешь, я спрошу у нее сам...»
Айао чуть не задохнулся от волнения, когда они приехали в Они́тшу. Был базарный день. Никогда в жизни молодые люди, приехавшие из Джен-Кедже, не видели ничего более грандиозного, многолюдного и оживленного, не видели такого изобилия всевозможных товаров. «Кто эти люди?.. Откуда? Как здесь много народу, просто не верится, что так может быть!» — восклицали они то и дело, испуганно и восхищенно переглядываясь. Они держались за руки, боясь отстать друг от друга и затеряться в этом людском океане, волны которого расходились в разные стороны. «Никогда еще, ни в одном романе, ни в одном учебнике, я не встречал описаний Онитши или какого-нибудь африканского рынка, похожего на тот, который я только что покинул, усталый, разбитый, еле волоча ноги, но очень довольный... Я не преувеличиваю: точно описать рынок в Онитше невозможно. Нельзя ухватить и передать более или менее правдиво все, что там видишь, слышишь и чувствуешь. Невозможно описать это смешение красок и звуков многолюдной, оживленной толпы. Кажется, что сюда съехались торговцы со всей Африки...»
Каждое из писем, которые два раза в неделю в течение двух месяцев Айао посылал Сите, — она читала их родителям в кругу братьев и сестер — было насыщено тонкими замечаниями, вопросами, подробными описаниями людей и их нравов. Однажды Айао услышал английское выражение good husbandry, что означает «хорошее ведение хозяйства, умелое управление», и невольно вспомнил отца.
В этом выражении, словно в зеркале, отразилась вся жизнь Киланко. Именно к этому стремился его отец как в домашней жизни, так и во всем, что касалось его хозяйства. Находясь более чем за тысячу километров от Югуру, Айао почувствовал прилив гордости за отца, и это чувство наполнило его огромной радостью.
«Как он, человек необразованный, который без меня и без Ситы не знал бы ни одного французского слова, смог достичь всего этого? Отец, ты необыкновенный человек, и мне бы хотелось быть похожим на тебя, когда я открою свою школу».
«Прежде ты должен много и упорно учиться, мой мальчик», — подсказал ему какой-то внутренний голос.
«Знаю. Именно это я и делаю».
«Зачем тебе понадобилась школа в Югуру?» — продолжал все тот же внутренний голос.
«Я не хочу больше, чтобы дети моей деревни ходили каждый день в школу за двенадцать километров. Туда и обратно— это более двадцати километров».
«Двадцать километров — да это же пустяк для маленьких африканцев!»
«Конечно, но зачем такая трата времени?»
«У нас в Африке его вполне достаточно...»
«Но нужно из него извлечь как можно больше пользы».
«Ты смешишь меня, Малышка».
«Ты разве не веришь, что даже взрослые люди нуждаются в образовании?»
«А зачем?»
«Затем, что, научившись читать, писать и понимать белых людей без переводчика, наши старые родители, бабушки и дедушки, все наши крестьяне будут чувствовать себя увереннее и жизнь у них будет лучше, потому что они полнее смогут воспользоваться благами цивилизации».
«О, Айао, хочешь, я скажу тебе правду?»
«Я не боюсь правды, даже самой неприятной».
«Так вот, ты рассуждаешь, как все белые люди, даже хуже: как неискренние белые. В тебе не осталось ничего от крестьянского мальчика с его здоровыми и естественными понятиями. Школа тебя перекроила по своему образу .и подобию, и из тебя вышел стандартный современный молодой человек».
«Ты хочешь сказать, что я ничем не отличаюсь от моих сверстников?»
«Абсолютно ничем».
«Ты преувеличиваешь. Нам Алайя говорит, что никто ничего не придумывает заново. Нам кажется, что мы создаем новое, а на самом деле все старо, как мир, и мы только повторяем сделанное до нас. По ее словам, своеобразие — это сам человек и его характер. Я не совсем согласен с ней...»
«Ты даже оспариваешь истины твоей бабушки!»
«Она согласна со мной в том, что в Югуру должна быть школа. От нее я
