Все о моем дедушке - Анна Мансо

— Всё в порядке? Что с тобой случилось? Мне поговорить с кем-нибудь из школы?

— В порядке. Меня заставили раздеться догола и одежду унесли… а потом подбросили на пост охраны.

Дедушка посмотрел на меня и спросил медленно и серьезно, не скрывая страха:

— И в честь чего с тобой так обошлись?..

Мне хотелось помолчать. Заставить его несколько секунд помучиться. И посмотреть, хватит ли ему наглости произнести это вслух.

— Эта… шутка — из-за меня?

Да, наглости ему хватило.

— Мне сказали, что та кредитка, которую ты мне подарил, была открыта не на твой счет, а на счет фонда.

Он онемел. Почти что окаменел. Потом кто-то нам посигналил. Дед раздраженно забормотал, дрожащей рукой поворачивая ключ зажигания:

— Да чтоб его! Сейчас! Вон торопятся все куда-то…

Дед повез меня домой, и хотя он соорудил вокруг себя что-то вроде кокона из крепких слов — он ругался на пробки, на сигналящих водителей, на всё дорожное движение, — но ему пришлось выслушать мой рассказ о том, что со мной сделали и что говорили мне эти четверо линчевателей. Я тоже умею плести кокон из слов и постарался не упустить ни одной детали. Какая абсурдная зализанная челка у того парня. Как пахло дынной жвачкой, которую жевала одна из девчонок. Как холодно мне было, когда меня заставили снять трусы, — неожиданно холодно, потому что был очень жаркий и душный весенний день.

Дед продолжал срываться на барселонские дороги, не в силах посмотреть мне в лицо. С каждым ругательством, с каждым оскорблением по адресу водителей, которые ехали не так, как удобно было деду, моя вера в него давала новую трещину. Как ария Бьянки Кастафьоре разбила всё стекло в доме у капитана Хэддока[6], так и брань деда уничтожила тот стеклянный колпак, который до того дня защищал меня от правды.

Мы подъехали к дому, и дед стал искать, где припарковаться.

— Дедушка, не поднимайся. Мне уроков много задали.

— Стоп, стоп, погоди… Не обижайся на меня, шельмец. Ну, ошибка вышла. Ты что думаешь, у тебя дед — Супермен? Никогда не ошибается? Тем более, я уверен, это в банке напутали. Наберут кого попало… Открыли карточку не к тому счету.

Я мог бы ему поверить. Но я слишком злился. Он должен был меня предупредить, что карточку могут вдруг заблокировать из-за этой ошибки. Что мое имя фигурирует в документах фонда. Что какой-нибудь журналюга может заявиться к воротам моей школы и начать вынюхивать про меня и про дедушку, — потому что есть журналисты, которым плевать, что я несовершеннолетний и что ребятам и девчонкам, которых они расспрашивают, тоже нет восемнадцати и они не понимают, что я не выбирал, чьим внуком родиться. И что из-за дедовой неосторожности или наглости (это я потом разберусь) такой журналист раскопает как раз то, что ему надо, жирный вонючий материальчик.

— Я понимаю, напутали. Но теперь про меня в газетах напишут. Спасибо огромное. Пойду уроки делать.

Я вышел из машины, не закрыв дверь. Дедушка закричал вслед:

— Эй! Малой! Вернись! Черт, Сальва, не уходи вот так… Сальва!

Но он ничего не сделал. Не припарковался, не побежал за мной, не попытался меня остановить. И потом не позвонил. Вот и всё.

Дома я полчаса просидел за компьютером с открытым «Ютубом», каждую секунду обновляя страницу: выложили эти уроды видео или нет. Потом даже настроил оповещение, чтобы сразу узнать, когда мое имя появится в интернете.

Через двадцать минут ролик выложили. Они его обрезали так, что в кадре был я один и не было понятно, что это школьный спортзал. Свои голоса они тоже вырезали. Остался только кусок, где я признаюсь, что у меня была собственная кредитка, которую мне подарил дед, только она не имела никакого отношения к фонду. Потом шел текст: нет, карточка была оформлена на счет фонда, а я тратил деньги на личные нужды, потому что моя фамилия Каноседа и Виктор Каноседа — мой дед, так что я, получается, тоже грабил фонд, который мог бы направить эти средства на образование. Аккаунт был, конечно, свеженький («Сальвабезштанов»), и найти, кто его создал, наверное, не удалось бы (если бы кто-то стал искать).

Я не стал ни говорить родителям, ни мучить деда — просто выключил на компьютере вай-фай, отключил телефон и сел дописывать реферат про Даниэля Каноседу, чтобы наконец с ним разделаться.

Я печатал и печатал, не останавливаясь, невозмутимо и бесстрастно. Пришел отец и удивился, когда увидел, что я обложился книгами и теми самыми ксерокопиями, которые мне помогала делать Долли — предательница или (как я теперь начинал понимать) такая же жертва моего деда, как и я.

— В школе всё нормально?

Отец улыбнулся, растроганный непривычной картиной — сын в кои-то веки взялся за уроки. Значит, дед ему не звонил и про видео на «Ютубе» он ничего не знал.

— Мне завтра реферат сдавать. Но я уже почти закончил.

Мне оставалось дописать один раздел — по тем материалам, которые я откопал в книгах у дедушки дома. И надо было придумать к нему такое название, чтобы сразу цепляло. Я перебрал сколько-то вариантов и наконец отыскал подходящее: «Дерьмо всплывает». Я сам посмеялся своей находке и за десять минут закончил текст. После этого оставалось только доделать слайды для презентации — и через час реферат был готов.

Было уже больше девяти вечера, и я позволил себе заглянуть на «Ютуб». Видео не набрало и пятнадцати просмотров — наверняка это они сами его и пересматривали.

Ужин прошел спокойно, мы с отцом даже не ругались. Мне не хотелось ему рассказывать, что в нашей жизни вот-вот взорвется новая бомба и что на «Ютубе» уже пошел обратный отсчет. Отец видел, как я прилежно делал уроки, и радовался, что хоть один день я не бил баклуши.

Ему было нелегко, а я впервые понимал, что он чувствует. Отец ведь тоже не виноват, что приходится сыном такому человеку. Он никогда мне не рассказывал, почему отдалился от дедушки. Почему на самом деле отказался работать вместе с ним в фонде. Я думал, что всё дело в гордости — отцу было неприятно, что про него подумают, будто он добился успеха не своими силами, а благодаря дедушкиным связям. Он как-то упоминал, что чуть не бросил университет из-за слухов, будто ему только ради известной фамилии ставят хорошие отметки, — кто-то из однокурсников даже переправлял его оценки в списках, которые в те времена бумаги и кнопок вывешивали в коридоре. Но