Все о моем дедушке - Анна Мансо
Перед сном я написал Марте, что выступлю на уроке с докладом. Что для меня это очень важно. Что мне это нужно в терапевтических целях. Я знал, что слова «важно» и «терапевтические цели» ее убедят. Ее урок был первым по расписанию, и я надеялся, что она успеет прочитать сообщение. Только сообщение, не реферат — его я отправлять не стал. Я хотел обеспечить себе эффект неожиданности. Нет, точнее, я не хотел, чтобы она помешала мне сделать то, что я задумал.
Утром я вошел в школу с высоко поднятой головой. В рюкзаке у меня был пиджак, который я раньше надевал, только когда ходил с дедушкой на официальные мероприятия, и серебряный значок фонда. А вместо футболки и джинсов я надел белую рубашку и коричневые хлопковые брюки — хоть и не от костюма, но элегантные. А еще старательно подобрал трусы и даже носки — тоже коричневые.
Перед выходом из дома я еще раз заглянул на «Ютуб». Набралось уже почти две тысячи просмотров, и я не сомневался, что скоро будет еще больше. Ну и ладно. Это был еще один стимул не отступаться.
В школе все уже видели ролик. Это я понял по взглядам, усмешкам, поднятым бровям, неприличным жестам и оскорблениям.
— Эй, мажорик, оплати себе операцию на мозге со своей кредитки!
Клара остановила меня в коридоре у входа в класс. Она только пять минут назад посмотрела видео — кто-то перепостил его в «Инстаграме».
— Откуда этот ролик? Кто это снимал?
— Потом расскажу.
Мне не хотелось ни с кем разговаривать. Хотелось только, чтобы поскорее наступили восемь часов и пришла Марта. Войдя в класс, она поискала меня взглядом, немного взволнованная, и попросила на минутку подойти к ней. Я испугался, что ей уже кто-нибудь прислал ссылку на видео, но оказалось, что она тревожилась из-за того, что я делаю доклад про Каноседу.
— Ты уверен, что хочешь выступать?
— Вы же сами говорили: Даниэль Каноседа — пример для подражания.
— Да, да, конечно. Ну хорошо. Я рада, что ты решился. Не волнуйся и выходи к доске.
Марта сообщила, что я сделаю доклад, чтобы закрыть долги по учебе за неучастие в коллективной работе, попросила внимательно слушать и не перебивать и наконец дала мне слово.
Я надел пиджак, приколол на лацкан значок фонда и вошел в образ доброго стендап-комика:
— Сегодня я буду ломать стереотипы. Расскажу вам о том, что есть в семье Каноседа люди, которых никто не клеймит как воров.
Марта встревоженно посмотрела на меня, одноклассники заулыбались. Кто-то крикнул:
— И это не ты!
Марта вскочила, потребовала тишины и сделала мне знак продолжать.
Я пересказал биографию своего знаменитого предка: как он сколотил состояние на Кубе и по возвращении, вместо того чтобы спустить все деньги на брильянты и особняки, основал фонд, чтобы поднимать культурный уровень Каталонии. Дальше я рассказал о штаб-квартире фонда — дворце в готическом стиле, который еще в Средние века принадлежал одному дворянскому семейству из Барселоны, а потом, когда владельцы разорились, пришел в запустение и долго переходил из рук в руки, пока его не купил Даниэль Каноседа и не поручил одному известному архитектору его отреставрировать. Я подробно изложил главные заслуги фонда: покровительство поэтам, скульпторам и художникам, создание известного литературного журнала модернистов, плюс две вишенки на торте — Каталонский оркестр и коллекция живописи, которая теперь выставлена в Национальном музее искусства Каталонии. Всё это я сдабривал шутками и остроумными замечаниями, и весь класс меня слушал, даже не глядя в свои телефоны по шестьсот с лишним евро, хотя кто-нибудь то и дело встревал:
— Вот твой дед-то оценил!
— Твой предок в гробу переворачивается, как цыпленок на вертеле!
— Эй, постыдился бы рассказывать про свою семейку!
Марта покрикивала на комментаторов, требовала тишины, но дело уже потихоньку заваривалось. Я старался не прислушиваться — не мог допустить, чтобы мне что-то помешало. Конечно, я заметил, что Клара сидит со страдальческим выражением на лице. Что Начо хмурится. Что Лео нервно барабанит пальцами по столу и ждет, когда я закончу. Но у меня была своя цель, и я не собирался останавливаться. Я вывел на экран слайд с заголовком, которым так гордился: «Дерьмо всплывает». Все зашумели. Пока Марта пыталась утихомирить класс, я заговорил громче:
— Дерьмо всплывает. Убедиться в этом я могу двумя способами: во-первых, слазить в канализацию, а во-вторых, остаться дома. Потому что вся дрянь всплывает. И дерьмо, сколько его ни прячь, выходит на поверхность. То, что сейчас происходит, — это не только про моего деда. У Даниэля Каноседы тоже дерьма не разгрести. По официальной версии, он заработал свое состояние на сахарном тростнике. Но на самом деле он делал деньги, огромные деньги, на торговле рабами — и, хотя она к тому времени уже была запрещена, испанские власти закрывали на это глаза. Да, мой предок был работорговцем. По его приказу в Африке похищали мужчин, женщин, мальчиков и девочек, грузили в корабли и везли через море в тесноте, почти без еды и воды. Сейчас свиней на бойню доставляют в более гуманных условиях.
В классе повисла тишина. Такого не ожидал никто. Марта нервно засопела.
Я вывел на экран документ, который обнаружил у деда: историческое исследование о выдающихся каталонских семьях, сильнее всего причастных к торговле людьми. Оно показывало, что в этом замешаны все крупные капиталы в Каталонии. А первое место среди них занимал и больше всех на этом заработал мой предок, образцовый гражданин Даниэль Каноседа. Я продолжал читать доклад, но постепенно повышал голос и наконец стал с жаром и бешенством декламировать:
— И это не секрет! Всё в открытых источниках! Просто об этом не принято говорить! Скрывать можно что угодно, но тайное дерьмо рано или поздно становится явным. Наверное, мой предок не спал ночами, думая обо всех африканцах, которым он сломал жизнь, и решил создать фонд, чтобы успокоить совесть. Но фонд основан на грязных деньгах! И человек, который сейчас им руководит, — да, Виктор Каноседа, мой дед, — тоже нечист на руку. Если верить слухам. И даже если эти слухи подтвердятся, то он во всяком случае никого не обрекал на рабский труд, как скотину. Вот только работорговцев никто не наказывал и не сажал в тюрьму, а моего деда хотят посадить.
— Сальва,
