Все о моем дедушке - Анна Мансо
— Думаешь, я так просто тебе и скажу? Нет, котеночек. Это надо заработать.
— Ну хорошо, — ответил я деловым тоном, так спокойно, как только мог. — Что я должен сделать?
— Ого, малыш Каноседа ничего не боится. Прирожденный мафиози, — встрял второй парень, с длинными волосами, зализанными вперед наподобие гипертрофированной челки, закрывавшей лоб и один глаз.
— Хорошо-хорошо, раз ты готов играть, давай повеселимся. Смотри, мы тебе кое-какие вещи будем рассказывать, а ты кое-какие вещи будешь с себя снимать. Вещь за вещь, — сострила атаманша.
— Ладно. Начинайте.
— Слушай, лузер, это не так работает. Сначала снимай лишнее, понял, тупица? — рявкнул Рафа, который пользовался той же стратегией, что и его сестрица: ругался через слово, чтобы не казаться гламурным.
Я вздохнул и стянул с себя футболку. Девчонка, которая до сих пор молчала, выдала мне первую порцию информации:
— Один журналист уже несколько дней трется около школы. Расспрашивает, кто с тобой знаком, знаем ли мы о тебе что-то любопытное… И ему нужны подробности. А поскольку мы люди законопослушные, не то что твой дед, и хотим, чтобы народ знал правду, Рафа ему рассказал, что ты учишься в одном классе с его сестрой и что ты мажорик.
Тишина. Больше они ничего не собирались мне раскрывать в обмен на футболку. Я снял кроссовки и носки.
— Этот журналист знает, каких грязных дел ты натворил с деньгами фонда.
Меня как будто отправили в нокдаун. Я-то что сделал? Я сидел на симфонических концертах. Слушал унылые речи, на которых заснул бы даже ребенок с гиперактивностью. Может, они имели в виду какой-нибудь официальный обед, куда я ходил с дедушкой?.. Нет, вряд ли, этого было недостаточно. Я умирал от желания узнать, что же они скрывают. И я снял брюки. Все четверо присвистнули, когда я остался в одних трусах.
— Молодец, имбецил, — ухмыльнулся парень с челкой, — правила игры до тебя дошли.
— У тебя ведь своя кредитка есть, верно? И ты ею платишь за всё, что пожелаешь…
— Дедушка мне ее сделал, когда я в Англию ездил. Это личное! Фонд тут ни при чём!
Не стоило мне этого говорить. Но это само вырвалось. И когда я понял, что сказал, у меня кровь застыла в жилах, и я не успел скрыть потрясение. Журналист задавал вопросы, а Рафа наверняка поинтересовался обо мне у сестры. А Паула ему, должно быть, рассказала, что видела у меня кредитку: у меня однажды выпал бумажник, а она подняла.
— Так это правда! — торжествующе завопила атаманша.
— Эй, придурок, если хочешь знать подробности, раздевайся… догола! Ха-ха-ха! — засмеялась ее подручная.
— Догола! Догола! — закричали они хором.
Я посмотрел на дверь раздевалки. Они так орали, что я не удивился бы, если бы кто-то сейчас вошел. Было шесть вечера, и хотя в это время физкультурой уже никто не занимался и свет в спортзале приглушили, но в школе еще оставались и ученики, и учителя. Они изрядно рисковали.
— Давай, малыш, снимай трусы! Чего тебе скрывать? И разве ты не хочешь узнать кое-что интересное про свою мажорную кредитку? — подначил меня парень с челкой.
Я вздохнул и, точно зная, что делаю это зря, снял трусы.
— Вау!! Какой крошечный! Ха-ха-ха! — засмеялась одна из девчонок, я не смотрел какая.
— Да ладно тебе, норм размерчик, — сказала другая.
— Твоя кредитка оформлена на счет фонда. Так что твой шопинг оплачивали тебе не мама с папой и не дедуля, а фонд Каноседа. Журналист об этом пронюхал, потому что в полицейских документах что-то упоминалось. Ну а теперь ты сам подтвердил, что это правда. А мы всё засняли на телефон. Может, отправим этому журналисту. Или сразу на «Ютуб» выложим.
Дальше всё произошло очень быстро. Они забрали мобильник, лежавший на полке, подобрали мою одежду и рюкзак и ушли, пересмеиваясь. А я остался один, голый.
Лучше бы они меня избили. Лучше бы меня сто раз пнули ногами, сломали мне нос, пусть бы били так, чтобы кровь лила рекой, чтобы я вздохнуть не мог, по животу, по ребрам, по спине, по голове, по ногам. Синяки, кровоподтеки, шрамы, переломы — всё было бы лучше, чем это. Тело заживет. Даже это глупое унижение оттого, что я голый и без телефона, — и оно пройдет. Но то, что они мне рассказали, меня уничтожило. Дедушка впутал меня в свои дела. Мое имя было в документах, которые конфисковала полиция и которые разглядывала под лупой целая армия адвокатов и судей. И если я всё-таки вышел из раздевалки, если справился со ступором от новых известий, если проковылял, прикрываясь руками, по всем раздевалкам, пока не нашел чьи-то потные треники, которые мне были малы, но которые я всё-таки надел, вместо того чтобы ждать завтрашнего дня, когда кто-нибудь заметит мое отсутствие и пойдет на поиски, — всё это я сделал, потому что мне необходимо было с ним поговорить. Спросить дедушку, чем он вообще думал. Только по этой причине и ни по какой другой я смог пройти через всю школу до поста охраны, игнорируя удивленные взгляды, и сказать, что кто-то подшутил надо мной и унес мои вещи.
— Я как раз тебя думал искать, — сказал охранник. — Твоя одежда и рюкзак тут, минут пять назад кто-то подбросил на пост.
— А телефон?
— Не знаю.
Телефон оказался в рюкзаке. Это было бессмысленно. Они могли бы забрать телефон и читать, что пишет мне дедушка, но не додумались. Стая тупых горилл. Хотя, пожалуй, нет. Назвать их гориллами — значило бы оскорбить прекрасных умных животных, до каких некоторым людям далеко. А пока я одевался и гадал, как мне пробиться к деду через кордон адвокатов и заседаний, охранник сам подсказал решение:
— Сальва, может, я кому-нибудь позвоню?
И тогда я наполовину фальшивым и наполовину искренним тоном произнес волшебные слова:
— Да. Моему дедушке.
14
Трюк сработал.
Дедушка взял трубку, когда позвонили из школы, и охранник ему рассказал, что какие-то уроды жестоко надо мной подшутили, что меня это сильно потрясло и что я просил, чтобы именно дедушка меня забрал из школы. Дед пообещал, что приедет через двадцать минут.
Я молча ждал на посту охраны, исполняя роль травмированного ребенка. Через пятнадцать минут мне пришло сообщение:
«Я у школы. Выйдешь или мне за тобой зайти?»
«Сейчас выйду».
Его маленькая машина стояла на тротуаре напротив школы. Я забился на переднее сиденье. Дедушка еще больше похудел. Он был в джинсах и клетчатой рубашке — это он-то, который всё время ходил
