Двенадцать лет, семь месяцев и одиннадцать дней - Лоррис Мюрай
— Для начала я хотел бы увидеться с отцом.
Ему очень хотелось показать себя мужчиной. Взять карабин, прицелиться, выстрелить во что-нибудь, всё равно во что. Он должен был показать Эми, что рядом с ней идет не хлюпик, не сопляк, брошенный в хижине как старый носок. «Всему этому» наверняка было какое-то объяснение. Этого момента он и ждал. Увидеться с отцом, да, но главное — испустить долгий вздох облегчения и весело посмеяться вместе с ним: а! вот оно что такое, «всё это»! Понять.
— Видишь, кажется, мы выходим на дорогу. Мне так странно.
— Почему?
— От мысли, что я вернусь к этой колымаге, сяду в нее, включу зажигание, поеду… но куда, господи? И зачем?
— Эми?
— Да?
— Эми… я правда должен знать. Вчера…
— Нет, молчи.
Уолден замотал головой и схватил маленькую женщину за рукав легкой куртки.
— Вы были у самого края. Кроме шуток, я думал, что вы ищете вашу вторую сандалию. Но вы посмеялись надо мной, когда я вам это сказал.
— Ты совершенно прав. Я бросила ее оттуда. Первую бросила раньше, ту, что ты нашел. А эта… это было как дар горе Катадин.
— Что вы хотели ей подарить?
— Мои страдания, все мои страдания. И в тот момент ничто у меня не болело сильнее моих бедных пальцев ног.
Эми поморщилась.
— Если бы я только знала! Сейчас, мой мальчик, если бы ты мог догадаться, что я терплю сейчас… Так вот, чтобы принять эти страдания, мне были бы нужны как минимум Гималаи.
— Эми… вы бы это сделали? Я думаю, что вы намеревались прыгнуть сами, правда?
— Да, для этого я туда и пришла, Уолден. Сандалий было недостаточно. Я должна была отдать больше.
Лицо Уолдена просияло.
— Так я спас вам жизнь!
— Нет. Ты украл у меня смерть.
— О! Но теперь вы не жалеете, нет?
— Сама не знаю. Я встретила человечка, который пристает ко мне часами, так что у меня не было времени серьезно обо всем этом подумать. Смотри, я же говорила, вот и дорога.
Уолден взглянул на прямой проселок, концы которого терялись среди высоких деревьев, но, конечно, не мог его узнать.
— Что скажешь? Ты проезжал здесь с отцом?
— Может быть. Было почти темно.
«И у меня были завязаны глаза».
Эми присела на обочину и сняла кроссовки. Ноги ее были ужасны, где-то лиловые, где-то желтые, с кусочками отставшей кожи. Уолден отошел в сторонку. Он выпил несколько капель из фляги, опасаясь всего, что туристы могли вылить в ручей. Он представлял себе бутылку воды в «Панде» и думал, не поможет ли ему жевательная резинка преодолеть голод. В следующее мгновение он забыл об этом. Присев, он рассматривал следы на влажной от вчерашних дождей земле в тени липы.
— Да, теперь я уверен! — воскликнул он. — Мы здесь проезжали.
— И что тебя в этом убедило?
Уолден замахал ей рукой, Эми подошла и сказала:
— Я дойду так, босиком. Больнее уже не будет. Если я не ошибаюсь, это где-то здесь. Полагаю, еще с четверть часа ходу.
Она нагнулась, посмотрела на землю и выпрямилась с мучительным стоном.
— Ну что, теперь ты читаешь отпечатки шин?
— Это она, Эми. «Шеви». «Импала» моего отца. Это та дорога. Мы здесь проезжали.
— Ничего удивительного, но я сомневаюсь, что ты можешь опознать машину таким образом. Все шины похожи.
— О нет! Вы ничего не понимаете. У «Шевроле» моего отца очень широкие шины, ему всегда очень трудно найти сменные. Я не могу ошибиться. Это Z-rated двести пятьдесят пять миллиметров. На них можно развить скорость больше ста пятидесяти миль в час.
— Хорошо, отлично. И у него, разумеется, у единственного в мире такие есть.
— Я этого не говорил. Но я знаю, Эми. Для отца нет ничего важнее, понимаете? Его «Шевроле». Кроме бейсбола, да и то…
— Даже не ты, понимаю.
Уолден пожал плечами.
— «Шевроле», — пробормотала она, — «Шевроле». О господи.
— Как бы то ни было, — сказал Уолден, — таких дорог не тысячи. Мы вполне могли проехать здесь.
— Если бы ты подумал…
— Что?
— Ты же видишь, что земля мокрая, а следы свежие. В какой день он привез тебя в эту хижину?
— Ну, мне было…
«Двенадцать лет, семь месяцев и три дня».
Уолден не мог сказать, какой это был день недели. С тех пор как он остался один, у времени не было другого счета, кроме его возраста, отрезками по двадцать четыре часа. С третьего дня по десятый.
— Ну? — настаивала Эми.
— И что?
— Я тебе говорю, что следы свежие. Они не с того раза. Те, думаю, давно стерлись. Было много дождей.
Лицо Уолдена озарила широкая улыбка.
— Он вернулся! Вы правы! Да! Да!
— Постой…
— Ну да! Он думает сделать мне сюрприз, но сюрприз сделаю ему я. Он меня ищет, понимаете?
Уолден встал на четвереньки, чтобы рассмотреть отпечатки поближе, и прополз по ним несколько десятков метров.
— Я думаю, он поехал в этом направлении! — крикнул он. — Хижина наверняка в той стороне. Так, во всяком случае, мне кажется.
— Постой, — повторила Эми.
Новый оборот событий ей не нравился, она не знала, что говорить и что делать.
— У тебя в желудке пусто. Я и сама вот-вот упаду.
Семеня как мышка на своих разбитых ногах, она потащила его в лес, чтобы он успел поразмыслить здраво. Там и сям на колючих ветках чернела ежевика. Эми показала какие-то противные грибы, их, мол, можно есть, только надо сварить. Они освежились, опустошив флягу, сидя рядышком на замшелом пне.
— Почему твой отец назвал тебя так — Уолден?
— Потому что Торо построил хижину своими руками и сам вырастил фасоль, которую продавал на рынке.
— О!
— Папа говорит, что он настоящий американец. Что у него были собственные мнения и никто не мог его сдвинуть ни на пядь. Мужчина, способный справиться в одиночку и ни перед чем не пасовавший. Так я понял.
— А мне вот любопытно, интересовался ли Торо себе подобными. Я, например, не уверена, что он когда-либо любил хоть одну женщину. Ну что? Ты решился? Мы расстаемся здесь?
— Это не из-за вас. Я должен найти отца.
— Чтобы доказать, что ты такой же, как Торо? Что ты можешь справиться один и ничто не может сдвинуть тебя ни на пядь?
Эми шла медленно, очень медленно, но уже не из-за волдырей, вздувшихся на ногах. Она оттягивала момент разлуки — в надежде, быть может, что Уолден еще передумает.
— Иногда мне кажется, что он меня презирает, — сказал Уолден. — Я думаю, это было как бы испытание.
