Все о моем дедушке - Анна Мансо
9
В квартире на улице Де Ла Коста в районе Путчет, которую мать сняла, когда съехала от отца, никого еще не было — и я повалился на диван, сдувшись, как проколотый воздушный шарик. Я рад был эти несколько минут побыть один, без всякого шума, без осознанной умственной активности. Только тело и больше ничего. Я знал, как отреагирует мать: начнет преувеличивать и попытается всё контролировать. Но в рамках приличий. Потому что выходить за рамки приличий нехорошо. Но даже в рамках приличий она будет меня доставать и душить, пока, удовлетворившись, не переведет свою энергетическую пушку на другую цель. Либо пока не передумает и не возьмет разом все свои слова обратно. Она у меня королева противоречий. Очень строгая, очень скучная и легко меняет мнение. Поэтому я обычно с ней не спорил, а просто слушал, то есть сидел под градом слов, вперившись в бесконечность, как поверженный супергерой, а потом, когда обстановка успокаивалась, уже договаривался с ней, как мне надо.
Мать вошла с телефоном возле уха:
— А ты не?.. Хорошо, хорошо… В кои-то веки поступил как надо. Тебе еще повезло. А как твоя работа в Мадриде?
Она говорила с отцом и, не отрываясь от беседы, кивнула и улыбнулась мне в знак приветствия, втащила чемодан в спальню, закрыла за собой дверь и продолжила разговор. Я, конечно, сразу кинулся подслушивать.
Насколько я понял, она хотела убедиться, что мой отец ни в чём не замешан. Что дед не устраивал ему никаких заказов и не делал таких одолжений, из-за которых отца могли бы в чём-то заподозрить. Тут я вспомнил: мадридский контракт. Ни отец, ни мать не знали, что это дедушкиных рук дело. А если про отца тоже начнут писать в газетах? Предупредить их? Но, если я расскажу, отец будет чувствовать себя еще более жалкой амебой: что ему предложили работу не потому, что он крутой дизайнер, а потому, что его фамилия Каноседа. Я постучал в дверь.
— Мам?..
Она не ответила. Я нервно топнул ногой. Мать всегда так увлекается, что ее ничем не сбить с курса, всё равно что ядерную боеголовку.
Я снова позвал:
— Ма-а-а-ам!..
Она рывком распахнула дверь, продолжая говорить в трубку:
— Дани, давай прощаться. Я еще даже ребенка поцеловать не успела… Да, конечно, еще поговорим. Позвони тогда.
Наконец она положила трубку и заключила меня в глубокие объятия — это значит схватить и прижать к груди минимум на две минуты, молча и с закрытыми глазами. Вселенская гармония, всё такое. На целую вечность. Но вечность наконец кончилась, и она меня отпустила.
— Хороший мой, как ты? Вот ужас! И полиция пришла прямо при тебе?
— Мама, ну мне не три года. Меня это не травмировало.
— О, — сказала она уже спокойнее, почти с облегчением, — хорошо. Очень хорошо. Ты же ничего не сделал. И они всё-таки не с автоматами вломились. Ты прав.
— Тереза страшно расстроилась. Когда я уходил, у нее такое лицо было…
— Конечно. Она ведь у деда служит… уф! тысячу лет! Но это ее работа. Пойдем-ка присядем, и ты мне всё расскажешь.
— Да ты и так всё знаешь. Они там всё перерыли. Читала, что пишут в интернете? Столько дряни выдумали про дедушку…
— Ну да… Журналисты всегда за такие случаи цепляются. Правда, ложь — валят всё в одну кучу, лишь бы побольше, потому что читателям нужны скандалы. Мерзко, но так уж работает пресса.
— Мама, да не в этом дело. Когда это правда, пускай себе валят, верно? Пускай политиков выводят на чистую воду. Но ведь дедушка невиновен, а никто даже не заикнется о том, что это ложь. Они не имеют права!
— Хороший мой, а мы-то что можем сделать? Жизнь несправедлива… Мне ли не знать!
— Почему? Потому что вы развелись с папой?
Мать рассердилась сильнее, чем те две тетки с собаками.
— Что? Да где твоя вежливость?
Лесом пошла моя вежливость.
— Мам, я тебе должен кое-что рассказать…
— Так, что ты натворил в школе? Со всей этой историей с дедушкой только твоих глупостей не хватало.
Ну вот, она меня решила добить своими предубеждениями. Конечно, это я что-то натворил.
— Да нет же! — я вскочил, раздраженный. — Это касается папы! Папы и дедушки! Важное! Понимаешь?
— Конечно, конечно, слушаю тебя. Только не кричи, пожалуйста. Если кричать, слова понятнее не становятся. Наоборот, — увещевала она меня спокойным тоном тетки, которая ходит на йогу.
Я знал, что она будет в шоке, но мне хотелось ей рассказать, что может ожидать отца. И я скрепя сердце отрезал себе путь к отступлению:
— Та работа в Мадриде — папа не знает, но ее устроил дедушка.
— А он не в курсе?
— Папа? Нет…
— А ты откуда знаешь?
«Потому что так дедушка меня спас, — чуть было не сказал я. — Потому что ни ты, ни отец не понимаете, что мне нужно было побыть с дедушкой, а он это сделал ради меня». Но я рассказал ей не эту версию. Не хотел, чтобы у дедушки стало еще больше проблем. И у меня. И у отца.
— Случайно услышал, как он об этом говорил по телефону. Что папа понятия не имеет, но он поговорил с кое-какими друзьями, чтобы ему предложили ту работу, — хотел его приободрить…
— Твой дед, как всегда, играет в Зевса-олимпийца.
— Он просто хотел помочь.
— Конечно. Конечно.
— Мы должны ему рассказать? У папы будут проблемы из-за этой работы?
— Не знаю…
— Но, мама, если он узнает, у него снова начнется депрессия. Он расстроится и запрется у себя в кабинете.
Мать с тревогой посмотрела на меня, стенографируя в голове мои слова.
— Ну то есть он не на целый день запирается, — исправился я. — Просто ему грустно и всё такое.
Вроде бы она купилась. Я не хотел, чтобы родители ссорились. Чтобы мать рассердилась и решила, что мне не стоит жить с отцом. Мне сейчас надо было, чтобы всё оставалось по-прежнему, насколько возможно.
Мать задумалась. И наконец выдала вердикт:
— Отца наняла одна сеть супермаркетов. У дедушки ведь есть друзья-предприниматели. Это не обязательно как-то связано с фондом. Ладно. Не будем ничего говорить отцу. Незачем беспокоиться.
У меня с плеч упала увесистая гора, и я, не успев задуматься, бросился матери на шею и на этот раз сам ее заключил в глубокие объятия. А она будто догадалась, что я чувствую, и ласково-ласково зашептала мне в
