Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)
— Я — Нори Пирелли, — он говорил на неплохом английском. — Зачем ты хотел меня видеть? И почему оскорбляешь меня, если мы с тобой не ссорились?
— Я вызываю тебя на поединок, — я вытянул в его сторону палаш. — И уже объяснил — почему. Что тебе нужно ещё?
— А… — Нори усмехнулся, блеснули белые зубы, но улыбка была нехорошая, злая. — Рыцарь. Ещё один рыцарь. Ещё один идиот. Ещё один правдолюбец. Ты не русский? — я кивнул, не спуская с него взгляда. — Ну, я подозревал это. А зачем мне сражаться с тобой? С какой стати? Моей крепости вам не взять. Постоите под стенами — и уйдёте. Так уже бывало. Ты думаешь, что ты первый?
— Я не первый, но я, похоже, самый умный. Или самый удачливый… Оглянись, — и я махнул рукой.
Нори обернулся. Как раз вовремя, чтобы увидеть падающий с зубца флаг — он летел, похожий на гаснущий язычок пламени, и Нори проводил его взглядом до земли. Повернувшись ко мне, он быстро спросил:
— Что это?
— Это наши ребята, — любезно пояснил я. — Всю ночь лезли. Надеюсь — никто не сорвался… Кстати — у них луки, арбалеты и аркебузы, оттуда ваши позиции — как на ладони. Перебьют вас с удовольствием. Прямо сверху, а вам вверх стрелять будет не очень-то удобно, — я излагал всё это обстоятельно и почти доброжелательно. — Следить нужно лучше за своими часовыми. И не расслабляться. Теперь разговор другой.
Нори, конечно, был работорговцем и бандитом. Но лидером он тоже стал не просто так. И, судя по всему, всё оценил.
— Тогда зачем тебе этот поединок?
— Ты же сам сказал — я рыцарь, — пожал я плечами.
— Хороший ответ, — он вновь скользнул взглядом по скалам, махнул рукой своим, которые уже начали беспокоиться. — Но у меня ведь есть люди и в помещениях…
— Внутрь мы можем войти без проблем. А там — один за одного, и наших-то больше намного… А кого возьмём живьём — топим в море. Если доведём.
— Если ты убьёшь меня — что будет с моими людьми? — Нори был спокоен и серьёзен.
— А чего бы ты хотел? — вопросом ответил я.
— Ясно… Ладно. Хорошо погуляли, — усмехнулся он. — А если я убью тебя, русский?
Я впервые прямо посмотрел ему в глаза. И ответил уверенно:
— Не убьёшь. Не сможешь.
Игорь БасаргинВесёлый колдун тебе ворожил —До века не знать утрат.Словца поперёк тебе не скажи,А скажешь — будешь не рад.
Богатство и удаль — залог удач,А ты — и богат, и смел…А под ноги кто-то попался — плачь!Когда и кого ты жалел?!
Богатство мужчин, девичья красаЕдва пожелал — твоя!Но… всё же нашла на камень коса.Тебе повстречался — я.
Тебе не поладить со мною добром,Как водится между людьми.В гробу я видал твоё серебро,А силой — поди, сломи!
Не будет пощады — или ничьей,Не кликнешь наёмных слуг.С тобой нас рассудит пара мечейИ Правда, что в силе рук!
В этой схватке — лишь Правда в цене!За всё отдувайся сам!Кому из нас — тебе или мне? —Оставят жизнь небеса?!
В этой схватке — лишь Правда в чести,И Меч — глашатай её!Из этой схватки двоим путиНе быть.И кричит вороньё.
Раскланиваясь, Нори двинулся по кругу, заходя мне за спину — чтобы заставить меня повернуться, тогда солнце засияло бы мне в глаза. Я начал отступать, не давая развернуть себя, потом метнулся вперёд, и Нори едва спас ноги, подпрыгнув, а я уклонился от щита, ударившего меня в лицо. Жёстко скрежетнула сталь чиавоны о мою дагу, я оттолкнул шпагу итальянца. Совсем не фехтовальные, с замахом с плеча, удары рассыпали бледные искры. Подставленный щит гулко ухнул, как маленький пионерский барабан. Я отскочил, спасая колено от дробящего пинка, чиркнул кончиком даги по бригантине итальянца. Его лицо вздрагивало перед каждым ударом — не от страха, конечно, а от напряжения. Сталь уже не лязгала — скрипуче вскрикивала. Нори был силён, а главное — ловок, очень ловок… Удар! Мелькнувшая нога впечаталась мне в плечо, бросив на спину, но я перекатился через спину и, вскочив на ноги, едва не снёс голову Нори вонзившему чиавону в песок там, куда я упал. Он кувыркнулся назад — прямо из приседа — и, сбив влево мой укол щитом, размашисто рубанул меня в голову. Я отклонил удар дагой, и мы плавно отодвинулись друг от друга. Нори тяжело дышал.
— Ты не куришь? — спросил я его по-английски.
— Нечего, — он пожал плечами. — И всё-таки это нечестно. Если я тебя убью, твои отпустят моих ребят?
Вместо ответа я закрутил палашом "восьмёрку", держа дагу у бедра остриём вниз. Вновь брызнули веером искры. Удар пришёлся точно под прямым углом, отчего я перестал чувствовать руку до локтя — хорошо ещё, что и у Нори, кажется, была та же проблема. Он морщился и шевелил локтем, не торопясь больше нападать.
— Твои люди уйдут, если ты победишь, — сказал я. Нори оскалился, кивнув. Клинки сухо хряскали, сшибаясь. Я перехватил дагу и, улучив момент, изо всех сил вогнал её в центр щита, за край одной из роговых блях. Дагу вывернуло из моей руки, но и Нори с рычанием отбросил щит — то ли я его ранил сквозь него, то ли с дагой щит стал неудобен.
— Клинок против клинка, — сказал он, словно предложил мне пари. Я поклонился, чуть отведя левую руку в сторону. В моём поклоне не было наигрыша — просто равнодушное уважение к тому, кто хорошо владеет шпагой.
Мы неспешно, с дальней дистанции, обменялись несколькими ударами. Казалось, у нас обоих внезапно пропало желание драться. Но я по себе знал — это не так.
Хрясть! Хрясть! Клинки столкнулись уже всерьёз — на уровне колен. Нори сделал плавное, как летний ветерок и быстрое, как молния, движение — и на левом бедре спереди у меня с хрустом распалась штанина. Наружу брызнула яркая кровь, а внутрь хлынула жгучая боль, но я сказал отскочившему итальянцу:
— Это всё? Ты не ветчину к завтраку режешь, макаронник.
— Я тебя нарежу, как ветчинку, — спокойно пообещал он, грозя поднятой чиавоной. — Куда мне спешить? Когда ты истечёшь кровью…
Он не успел мне сообщить, что со мной будет в этом случае, потому что я бросился вперёд — на правую, нераненую ногу. Раньше я никогда такого не делал, но сейчас было не до мыслей о неотработанности приёма. Мой палаш ударился клинком у самой гарды в то же место чиавоны, вскинутой над головой Нори — и мгновенно я расслабил кисть руки…
Клинок палаша "перехлестнулся" через клинок чиавоны и пополам развалил лицо Нори — от середины лба до подбородка. Кровь брызнула в обе стороны красивым рубиновым веером, но поднести руки к лицу Нори не успел — мой клинок, взметнувшись вверх, упал ему на темя. Такой удар называют "московским".
То, что упало наземь, уже не было похоже на Нори Пирелли. Да и человека вообще напоминало очень слабо. На песок била, закипая, струя крови, выбрасывавшая кусочки мгновенно окрашивающегося розовым мозга.
Я уже отвык нагибаться за трупами — поэтому отбил в сторону ещё один болт. А больше оттуда, из-за камней сверху, и не стреляли, зато мимо меня слева и справа уже бежали мальчишки, тащившие заранее припасённые лестницы. Задержался Вадим, взял меня за локоть:
— Ты что?
— Нет, всё нормально, — я наклонился, чтобы выдернуть дагу из щита Нори.
— Ты ранен!
— Немного, ерунда, — я выпрямился. — Вперёд, пошли вперёд!
Я в самом деле мог бежать, почти не хромая. Лестницы уже опустели; изнутри доносились крики и лязг оружия, сверху свисали два тела с бессильно вытянутыми руками, в спинах у них торчали два арбалетных болта у каждого. Возле руки одного тяжело болтался прихваченный к кисти петлёй меч…
За "валом", на плато, было уже пусто — только лежали — ни одного нашего! — несколько трупов со стрелами. Около входа в пещеры "башни" шла схватка, но там просто кого-то добивали, оттеснив в сторону от проёма… Немного подальше того места, где я лез через стену, стоял на коленях, уткнувшись лбом в камни и удерживаю руками выпадающие внутренности, кто-то из людей Нори…
Из проёма "башни" — на половине высоты — боком выпало, полетело вниз, ударяясь о выступы, тело. Отдельно упал, упруго подскочив в воздух от удара, длинный клинок.
Я вбежал внутрь.
Не знаю, повезло Нори от природы, или кто-то ещё до него обработал эти коридоры — но сейчас тут было неплохо. Если бы не трупы. Остатки отряда Мясника попались крепко — бежать им было просто некуда, их крепость стала ловушкой. Сверху спускался Андрей со своими. А внизу был только один вход-выход.
Кто-то уже успел освободить рабов — вместе с нашими были оборванные, истощённые мальчишки и девчонки с подхваченным с пола оружием, они-то яростней всех и рвались вперёд. На моих глазах трое, не обращая внимания на шпагу, прижали к стене рослого рыжеволосого парня; тот упал, и я услышал противные, страшные мокрые звуки, а потом — задушенное бульканье, и на камни из-под рук этих троих начала толчками бить кровь. Кто-то уже тащил откуда-то девчонку — волокли вдвоём, она истошно кричала и цеплялась подколенным сгибом за каменный косяк.
