Страшная тайна - Алекс Марвуд
– Да, – подтверждает Джимми, его глаза расфокусированы. – Ей дали ту же дозировку, что и остальным. Все должно было быть в порядке.
– Если бы только Клэр не параноила так. Если бы не поссорилась с Эмилией, за ними было бы кому присмотреть, – говорит Шон.
– Я сделал все, что мог, – произносит Джимми. – Ты видел. Разве нет? Адреналин не помог.
– Не думаю, что мы такие одни, – говорит Чарли. – Люди обожают осуждать, но мы вряд ли единственные, кто такое делал, да?
– Нет, – говорит Джимми. – Врачи делают так постоянно. Это абсолютно безопасно.
– Постоянно… – бормочет Шон. – Откуда мне было знать? Ты же у нас врач. Ты сказал, что это безопасно. Это не моя вина.
– Да, безопасно, – говорит Джимми. – Такого не должно было случиться. Наверное, с ней было что-то не так.
Они сидят и размышляют о своем несчастье, пока вечер крепнет. В помещении Имоджен и Линда читают детям на сон грядущий, относят их в кроватки, укладывают, готовясь к утру.
Глава 45
– О нет, – говорит Индия. – О нет, о нет. О, бедные малышки. О нет, Милли.
Я вышла с телефоном в сад отеля, пока Руби принимала душ в нашей крошечной ванной. Я устала до предела. Руби тоже. Хотя она в какой-то момент уснула, и ее слезы этому поспособствовали, я все так же лежала молча, уставившись в темноту.
– Я же не могу ей сказать, правда?
Я не спрашиваю совета. Я и так понимаю, что не могу.
– Нет, – говорит Индия. – Я не знаю, чего этим можно добиться.
Индия была права насчет правды. Некоторые истины разрушают миры. Некоторые секреты лучше хранить, хотя их хранение может сожрать вас. Руби – милая молодая девушка, чье бремя и без того тяжело. Как разрушение ее жизни может привести к чему-то, кроме неуклюжей интерпретации справедливости в таблоидах?
Я думаю о Коко, о белых костях, лежащих на дне океана, и меня переполняет грусть. Ничто не вернет ее обратно. Безрассудное поведение привело ее туда, но никто не убивал ее. В этом не было злого умысла. Сломанный дверной замок, любопытство, приключение, обернувшееся катастрофой, и идиотские решения умов, охваченных безумием. И ничто не вернет ее обратно. Она ушла навсегда.
Индия на другом конце провода плачет. Я не помню, чтобы она плакала с тех пор, как ей исполнилось тринадцать. Она не плачет. Мы не плачем. Джексоны не плаксивы, но сейчас по-другому никак.
– Я должна была приехать, – говорит она. – Не могу поверить, будто я думала, что можно не приезжать. Но я… Боже, почему они нам не сказали? Все это время я презирала его и никогда не знала его по-настоящему. И Клэр. Ох, бедная Клэр.
– И бедная Руби.
– Она не должна узнать, Милли. И она, и Клэр, они ничего не должны узнать.
– Да, – говорю я. – Не должны. Он принял правильное решение.
– Все так, – соглашается она. – Ох, Камилла. Мне уже слишком поздно что-то делать? Послать цветы? Что-нибудь?
– Я куплю цветы от тебя, – говорю я. – Если от него что-то осталось, он будет знать.
Черные колготки, черная комбинация, черное платье. Черные туфли на плоской подошве у каждой из нас, для неровной земли английского кладбища. Странное спокойствие овладело мной. Я наполовину ожидала, что сегодня утром проснусь в слезах, но этого не произошло. Вместо этого я встала в темноте и написала свою надгробную речь, сидя на полу в ванной, пока Руби спала, потому что теперь я знаю, кем он был. Уж точно не чудовищем, как я считала раньше. Эгоцентричный и бездумный, но в конце концов все, что он сделал с момента смерти Коко, было направлено на благо. Не только Клэр и Руби потеряли ее в тот день: мы тоже ее потеряли. Я никогда не знала ее, и это моя собственная вина. Я могу, по крайней мере, сделать так, чтобы в моей жизни была хоть одна младшая сестра.
Руби уложила волосы в толстую косу, змеящуюся по спине. Ее платье сверху простое, из черного крепа, а юбка складками спускается до колен. Она послушалась наставлений матери и надела кружевные колготки, где если и есть отверстия, то задуманные изначально. Я только сейчас поняла, что у нее близорукость, так как на ней очки в тяжелой оправе – она боится, что линзы выпадут от слез. И после ночи, проведенной без сна в отеле, куда мы перебрались вчера вечером после выходки Симоны, меня наполняет то же жуткое спокойствие, которое овладело мной в тот день, когда три недели назад я пришла посмотреть на тело отца. Неужели всего три недели? Такое ощущение, что прошли годы.
Церковь начинает заполняться за полчаса до начала службы: процессия дорогих автомобилей, следующих впритык друг к другу по обочине через всю деревню, шоферы собираются под неиспользуемыми воротами в темных пальто, стучат руками в черных кожаных перчатках и ждут, когда их работодатели исчезнут в церкви, прежде чем закурить. Ох уж это современное общество: табак порицается в присутствии миллионеров, но никто не задумывается о курении пред очами Божьими.
Симона застыла на крыльце, как сирена, улыбается, ее родители стоят по обе стороны от нее. «Большое спасибо, что пришли. Так приятно вас видеть. Очень мило, что вы пришли». Скандалы – ни старые, ни те, что связаны с его смертью, – явно не смогли оттолкнуть компанию банкиров, торговцев оружием, политиков и их молодых жен от посещения этого мероприятия. Они сохраняют серьезные лица, проходя мимо пары фотографов у главных ворот, а затем расплываются в улыбках, узнавая друг друга среди могил. Я мельком смотрю на Клаттербаков, радушно протягивающих руки людям, чьи дорогие костюмы говорят о том, что они полезны. Я полагаю, что, когда ты достаточно взрослый, когда ты побывал на достаточном количестве похорон, большинство из них становятся светскими мероприятиями. Местом, где ты видишь людей, которых не видел годами. И, поскольку они обычно короче, чем свадьбы, они намного веселее.
Руби, Джо и я застенчиво ходим среди надгробий, раздавая расписание службы и слабо улыбаясь всем людям, которые не знают, кто мы такие. Это мероприятие Симоны; мы это принимаем. Мы, в сущности, играем небольшие роли, повезло, что нам досталось несколько реплик. Эмму невозмутимо передают от матери к бабушке и дедушке, когда устают руки, она одета в пудрово-голубое и вызывает возгласы восхищения у проходящих мимо людей. Я чувствую, как рядом со мной дрожит Руби. Не знаю, чего она
