Все оттенки боли - Анна Викторовна Томенчук
Аксель закурил, и Марк поморщился. Казалось, что с момента ареста Кукловода прошла вечность, но на самом деле счет шел на часы. Нужно было подготовить документы к суду, провести переговоры, еще несколько раз поговорить с Джонатаном, с его женой, которая отказывалась верить в происходящее и наняла адвоката. Впереди много работы, но профайлер чувствовал себя истощенным. И ему передавалась тревога Грина.
Аксель выдохнул дым и посмотрел на Марка.
– Как защититься от того, у кого тысяча лиц и тысяча имен?
– Не знаю.
– Кажется, я знаю. Только этот путь мне совершенно не нравится.
II
Она не выходила из дома двое суток. Спала, что-то ела, пила воду, потом брала пару таблеток снотворного и забывалась тяжелым сном, надеясь, что ей ничего не приснится. Уничтоженная переживаниями последних месяцев психика сдалась, и Тео наконец пошла у нее на поводу, позволив себе побыть слабой, заглянуть в лицо собственной боли и хотя бы попытаться ее принять и пережить. Рихтер душили слезы, но если раньше железная леди Треверберга глушила их, заталкивая боль глубже, то сейчас она плакала. Плакала, пока не начало жечь глаза, пока на душе не стало пусто, пока тело не сломалось. Оплакивала брата, разрушенные отношения с отцом, тупик, в котором оказалась, любовь, которая не лечила, а лишь заставляла относиться к себе все строже и строже.
Поэтому, когда в дверь позвонили, Теодора не сразу поняла, что происходит и чего снова от нее требует мир. Первым желанием было тут же обратиться к охране и попросить выставить нежданных гостей вон, но, заглянув в экран, на который выводилась нечеткая картинка с камеры, освещавшей входную группу, Тео покачнулась. Замученная собственными переживаниями, она позабыла о его существовании.
Аксель снова позвонил и опустил голову, видимо, глядя в телефон. Тут же раздался писк аппарата, но Рихтер не пошевелилась. Она могла не пустить его в эту квартиру, в свою жизнь, потому что именно сейчас он увидит ее настоящей, слабой и раздавленной и снова отгородиться от него маской не получится. Никогда. Теодора могла сделать вид, что не слышит. Могла вернуться в свою неуютную жизнь, снова придумать себе какое-то дело, которое вытеснит все остальное. И она почти поверила сама себе, что одной ей будет лучше, когда Аксель поднял голову и посмотрел прямо в камеру.
Сердце закололо, и Теодора бросилась к двери. Сняла цепочку, щелкнула замком.
Узкую полосу света заслонила массивная фигура. Но Грин не толкнул дверь, не ворвался вовнутрь. Он стоял на пороге, опустив голову и глядя на Теодору, то ли спрашивая разрешения, то ли принимая точно такое же решение, ведь он не мог не осознавать, что дороги назад не будет.
А она смотрела на него, затаив дыхание.
Запоздало Рихтер подумала о том, что выглядит чудовищно. Волосы нечесаные, на лице ни грамма косметики, домашний костюм, скорее всего, измялся и испачкался. Кровь бросилась к лицу, и Тео, прижав ладони к груди, сделала шаг назад. Аксель воспринял этот жест как приглашение и осторожно надавил на дверь. Полоска света стала шире. Рихтер зажмурилась. Глаза запекло то ли от слез, то ли от этого пронзительного чужого света, но все закончилось, когда агент шагнул в квартиру, закрыл дверь и мягко, но уверенно привлек женщину к себе.
Он ничего не сказал. Она ничего не спросила. Они стояли в темном коридоре, держась друг за друга. Ее руки мелко тряслись, его – вздрагивали от напряжения. Она вдыхала аромат его тела, он опустил лицо, прячась в иссиня-черных взлохмаченных волосах. Она держалась за него, как за последний рубеж, а он давал ровно ту степень защиты, которая не ограничивала свободу.
Кто первым потянулся к губам другого? Кто первым сбросил маску, избавился от сомнений и раскрылся навстречу этому странному обжигающему чувству? Кто первым решил, что другого пути для них нет? Они уже целовались, но то были первые касания, вызванные нервным потрясением. А сейчас?
Его губы были горькими, а объятия железными. В привычный аромат хвои и дерева вплетались сигареты, запах мужской кожи, терпкий, но не резкий. Его пальцы сжимали ее тело, а она подняла руки и вцепилась в крепкие плечи. Грин легко подхватил Тео, поднял, не отрываясь от губ, а Теодора чувствовала, как он забирает накопившееся напряжение, как бережно ограждает ее измученную душу, вдыхая в нее каплю собственной силы.
Стало плевать на внешний вид, состояние квартиры и мысли, которые еще минуту назад чуть было не заставили ее совершить самую чудовищную ошибку из возможных. Вместо этого она позволила уложить себя на постель и потянулась к нему. Нетерпеливо. Почти что неистово.
На усталом лице Грина мелькнула улыбка. И выражала она не торжество мужчины, который заполучил драгоценный трофей, а нежность человека, в свою очередь избавившегося от остатков сомнений и наконец ясно увидевшего предстоящий путь.
Она была нетерпелива. Он – нежен. Ей хотелось всего и сразу. Ему – раскрывать ее долго и осторожно. Она тянула его за плечи, он покрывал ее тело трепетными поцелуями. Она хотела раствориться, а он – показать, как нуждается в ней, как хочет ее сберечь.
Они любили друг друга так, как никого и никогда не любили, позволяя быть собой, раскрываясь навстречу друг другу впервые без масок. Впервые без социальной пропасти. Впервые без…
III
Неделю спустя
Жаклин лениво ковыряла вилкой омлет и слушала негромкий голос отца, который уже час что-то решал по телефону. Она думала о том, что Кристиану уже много лет, а он до сих пор один, хотя должен пользоваться вниманием женщин, а еще о том, что она до слез благодарна ему за то, что он дал согласие на то, чтобы она посвятила себя профайлингу. После Алена решение укрепилось. Ей чертовски повезло: он ничего не успел сделать, а вот она, судя по всему, сумела многое.
Как минимум – ошеломить его. Как максимум – дать следствию новые факты, о которых они не подозревали. У них есть ДНК человека, который мог бы стать убийцей. Это значит, что Жаклин кого-то спасла? К сожалению, пока нет. Спасти она сумела только саму себя, но ведь и это немало, правда?
Кристиан ходил по соседней комнате, и Жаклин невольно прислушивалась к его шагам. Она жалела о том, что
