Все оттенки боли - Анна Викторовна Томенчук
Анна заложила бомбу, и рано или поздно плотину прорвет. На какой стороне при этом окажется Кристиан? Что он выберет? Собственное эго или будущее ребенка, который оставался для него родным, несмотря на отсутствие кровной связи?
По спине пробежал холодок.
Бальмон подошел к дочери и сел в мягкое кресло рядом с кроватью, успев удивиться – зачем спать в коридоре, если можно было пройти в палату? Видимо, ему было страшно. Либо он считал себя не в праве тревожить ее покой, пока Жаклин не позвала сама.
– Папа…
Незамысловатое обращение швырнуло его в прошлое, и Кристиан на мгновение прикрыл глаза в ожидании, пока мир перестанет вращаться.
– Надо проверить его. Мне кажется, он опасен. Мне кажется, я не первая, кого он приводил к этому озеру. Мне кажется…
– Он явно не в порядке, – осторожно прервал ее Кристиан, открывая глаза. – Клоне занимается. Ты помнишь комиссара Клоне?
Жаклин кивнула, и Кристиан протянул руку, в которую девушка без промедления вложила свою узкую ладонь.
– Мне было страшно. Я ведь его не убила?
– Нет. Он сбежал.
Длинные ресницы дрогнули, когда Жаклин закрыла глаза.
– Ты ведь понимаешь, что это значит? – спросила она так, что у Кристиана зашевелились волосы на затылке. Он затаил дыхание.
– Что?
– Я не смогла разгадать подвох. Это значит – мне нужно учиться.
Да. В этом решении он не сомневался.
– Мы вылетаем в Треверберг, как только тебя отпустит врач. Возьмешь пару мастер-классов у доктора Карлина и у агента Грина.
Ее рука дрогнула в его ладони. Жаклин с трудом улыбнулась, а потом побледнела.
– Я не готова, – прошептала она.
– К чему?
– Он же… он знает? Или не знает? Как мне себя с ним вести? Может, он боится, что я буду навязываться? Может, я ему не нужна? Как я могу быть нужна, если он не знал о моем существовании? Он же должен меня ненавидеть, он…
– Жаклин… – Кристиан большим пальцем свободной руки смахнул слезу с ее щеки. – Выдохни. Будь лучшего мнения об агенте Грине, он ни разу не дал повода усомниться в своих честности, разумности и силе. Ты не обязана вести с ним задушевные разговоры, если сама того не захочешь. Но… он знает.
Она шумно выдохнула, выдернула руку и рухнула на подушки.
– Почему ты не сказал мне?
Кристиан устало пожал плечами.
– Зачем?
Она нахмурилась. Кристиан следил за тем, как меняется выражение ее лица, понимая, что сегодня ночью был пройден рубеж. Жаклин больше не ребенок. Она изменилась, неуловимо, но кардинально. И он понятия не имел, что делать с этим новым человеком, в голове которого разверзся ад. Не понимал, как поддержать, если сам с трудом стоял на ногах. Не понимал, потерял он ее уже или нет.
Девушка снова выпрямилась на постели, подалась вперед и положила обе руки ему на плечи, заглянула в глаза.
– Люблю тебя, – прошептала она, и Кристиан удивленно замер.
Это он должен говорить ей о любви. Это он должен ее успокаивать. Он обязан был ее уберечь! А вместо этого, находясь в больнице после пережитого шока, она находит в себе силы, чтобы поддержать его. Голова взорвалась неожиданной болью, и Бальмон закрыл глаза. А потом поднял ладонь и, накрыв руку дочери, прижал ее к плечу.
– И я тебя люблю, – отозвался он. – И горжусь. Не могу передать словами, как я тобой горжусь. Я всегда буду рядом, Жаклин. Ты готова лететь в Треверберг?
– Я готова.
– Если ты решила учиться, я помогу.
– И переедешь со мной?
Он с трудом улыбнулся:
– Все, что потребуется.
– А как же… бизнес?
– В Треверберге теперь есть аэропорт.
По ее щекам снова потекли слезы. Но между отцом и дочерью что-то неуловимо изменилось. Произошло что-то важное, это невозможно описать словами, нельзя дать этому определение или разложить по полочкам.
Рубеж, после которого начинается новая жизнь.
IV
– Элла, милая, займись, пожалуйста, завтраком. Мне надо поесть, и агент явно не спал ночь и нуждается в кофе.
Миссис Уильямс бросила на мужа уничижительный взгляд, а потом посмотрела на Акселя, будто предупреждая, чтобы он не болтал лишнего. И вышла из комнаты, ступая мягко и естественно, как будто это не перед ее глазами разворачивался судьбоносный разговор, способный перечеркнуть многолетние усилия по подготовке Джонатана к креслу мэра Треверберга. Уильямс проследил за тем, чтобы она плотно закрыла за собой дверь, а потом перевел взгляд на Грина.
– Вы сказали, что каждый платит по своим долгам, мистер Уильямс?
Аксель смотрел на собеседника, но тот не стушевался, напротив, он будто сбросил маску и теперь чувствовал себя уверенно. Слишком уверенно для человека, которого прижали к стенке.
– Самолет, агент? – тихо переспросил он. – Чертов самолет – и вот вы уже в моем доме пытаете меня вопросами? Вам не кажется, что это было слишком просто?
– Даже гении ошибаются, мистер Уильямс, – без паузы ответил Аксель, не до конца осознавая происходящее. – Рано или поздно ошиблись бы и вы.
Министр вздернул бровь, усмехнулся. И потянулся к ящику стола. Грин не пошевелился. Даже если бы Уильямс достал пистолет, ничего бы не изменилось. Жизнь самого агента не стоила ничего, а вот поимка Кукловода – задача из списка тех, которые должны быть решены любой ценой. Буквально – любой ценой. К тому же Карлин знает, где находится коллега, значит, убийство агента лишь добавит доказательств и рано или поздно Уильямса арестуют и осудят согласно букве закона. Или, если вмешается Клиффорд, согласно букве закона человеческого, а не государственного.
Но Уильямс достал не пистолет. Вместо этого на столе появилась небольшая деревянная шкатулка, в которую могла бы поместиться книга.
– Увы, – легко согласился Уильямс.
– Я ожидал от вас большего сопротивления.
– Зачем? – удивился Джонатан. – Вы уже здесь. А это значит, вы меня подозреваете, а это, в свою очередь, означает, что рано или поздно вы найдете доказательства. Я хорошо изучил ваши методы работы.
– Вы могли бы сбежать. Потянуть время. Сделать что-то еще. Список же не закончен?
Уильямс рассмеялся.
– Агент, вы же ничего не знаете. Вы не понимаете, что происходит, почему люди погибают и за что они расплачиваются. Вы думаете, я хочу бежать? Вы думаете, мне дорога свобода? Мне дорога жена, но я знаю, что она мне неверна. А кроме нее единственное, что меня заботит, – список. И он подошел к концу. Практически подошел к концу.
– Поэтому вы решили избавиться от соперника?
По лицу министра пробежала тень.
– Из ревности? –
