Мариша Пессл - Ночное кино
От крыльца террасы, извиваясь в высокой траве, каменистая тропинка бежала к покинутой бирючине за домом и где-то за ней терялась. Я помнил аэрофотосъемки: тропа уходила в обширные сады, где было снято столько сцен «Дышать с королями». Судя по «Гугл Планета Земля», осколки причудливых ландшафтных работ там еще сохранились – гравийные дорожки, скульптуры, – но почти все заволокло одичавшей растительностью.
– Пойду гляну, есть ли кто дома, – сказал Хоппер.
– Что? Ну уж нет. Ждем здесь.
Остановить его я, впрочем, не успел: Хоппер шагнул на лужайку и невозмутимо потрусил вниз по холму. Добрался до крыльца террасы, пригнулся, взбежал по ступеням и пропал.
Потрясение мое мигом сменилось яростью. Надо было дотумкать: Хоппер безрассуден, у него свои планы. Я уже собрался было последовать за ним и притащить его назад, но застыл.
Лаяла собака. И похоже, поблизости.
Нора в ужасе обернулась ко мне. Я выставил ладонь – мол, погоди. Встречу с собаками мы учли и купили одежду, маскирующую запахи, – по идее, она должна скрыть наш запах от животных.
Собака снова залаяла, сердито и настойчиво.
А потом в окне щипца под крышей появился одинокий слабый огонек. Закамуфлированный плотными портьерами – и тем не менее.
Кто-то все-таки дома.
Собака умолкла, по лесу промчался ветер. Хоппера не видать. Надо думать, прячется на террасе, ждет шанса возвратиться к нам. Тут, однако, я безошибочно расслышал, как грохнула тяжелая дверь, рассыпалось стаккато шагов и зазвенела собачья цепь.
Я расстегнул Норин рюкзак, порылся среди одежды и нащупал перцовый баллончик. Сунул ей в руку, и тут крупная псина, возмущенно гавкая, кинулась от парадных дверей через лужайку.
Шелудивая, в серых и белых пятнах зверюга с длинным загнутым хвостом смахивала на помесь русской борзой и койота.
Застыла, еще раз предостерегающе взревела и, навострив уши, уставилась вниз, на пруд Грейвз.
Появилась вторая собака – еще крупнее и вся черная. Она поскакала вокруг дома прямиком туда, где притаились мы, и остановилась ярдах в двадцати от террасы, где прятался Хоппер. Угрожающе зарычала. А потом, уткнувшись носом в землю, зигзагом побежала вверх по холму к нам.
– Возвращайся к каноэ и жди меня, – прошептал я.
Нора топталась на месте.
– Иди.
Она в ужасе кинулась прочь, а я – в другую сторону, на лужайку, и вокруг зазвенел лай. Побежал я прямо к откосу, промчался мимо террасы по тропинке и устремился к бирючине. Глянул через плечо – ну да, все как ожидалось: обе собаки неслись за мной, продираясь сквозь высокую траву.
Я рванул вдоль изгороди, нашел в ней брешь и слепо ринулся туда, по заросшему сорняками белому гравию.
Собаки, похоже, нагоняли; лапы стучали по камням.
Я очутился в лабиринте: меня высоченными стенами обступали бирючины, изъеденные лишайником птичьи купальни и лозы на шпалерах. Во мраке белели осыпающиеся статуи – безголовая девушка, змей, обвивший голый мужской торс. Вокруг вздымались гигантские кусты – некогда, вероятно, фигурные, однако их звериные силуэты давно оплыли.
Я взлетел по каким-то ступенькам и вбежал в узкую нишу с пересохшим фонтаном и кованой калиткой.
Остановился и прислушался.
Собаки, похоже, привели друзей – лай доносился со всех сторон.
Я подкрался к калитке.
С другой стороны, зарычав, на меня бросилась собака. Я шарахнулся, уже предчувствуя, как мне в руку вопьются зубы, но пес лишь в негодовании взвыл. Я рванул обратно – с другой стороны на меня побежала другая собака.
Сквозь дыру в изгороди я вылез на открытый двор. В центре, под листом полиэтилена, – большой бассейн.
Я кинулся к дальнему его углу, присел, содрал перчатки и нащупал нейлоновые завязки покрытия.
Собаки скулили, не понимая, как до меня добраться. Я развязал несколько узлов, откинул полиэтилен, заглянул, и меня чуть не вырвало.
* * *Черная гниль.
Я сдернул рюкзак и ботинками вперед, скрипя зубами, скользнул внутрь. Ледяная вода проглотила меня по шею. Я втащил рюкзак, стараясь его не замочить, – между водой и полиэтиленом оставался какой-то фут. Я вынул фотоаппарат из внешнего кармана, набросил обратно полиэтиленовый край и, щурясь в наступившей темноте, отплыл подальше от дыры.
Коварно приблизился звон цепи. Собаки нашли меня и теперь лаяли и скулили, носясь вокруг бассейна, ритмично стуча лапами по плитам.
Как можно тише я ощупью двинулся вдоль края; пальцы нашаривали битую склизкую плитку, холод грыз меня заживо.
Я не отрывал глаз от полоски света между полиэтиленом и кромкой бассейна. Левая нога на что-то наткнулась. Олень утоп? Я добрался до угла, оттолкнулся, и вода заплескала чересчур громко. Я замер.
Послышались тяжкие шаги. Кто-то идет – прошагал по мощеной дорожке и ступил во двор.
– Что тут у вас, ребятки? – Тихий мужской голос.
Собаки повизгивали, скача вокруг бассейна, а человек все приближался. Потом остановился.
Кордова?
Мощный луч фонарика заплясал по полиэтилену, золотой круг света заскользил в угол, где прятался я, и меня скрутила паника.
Я спиной вжался в плитки и постарался не шевелиться.
Шаги застучали быстрее, край полиэтилена отбросили прочь.
Фонарик прорезал воду, осветил почерневшие листья и ветки, силуэты лягушек или, может, белок, что дрейфовали в глубине.
Луч поплыл к моему рюкзаку – еще несколько футов, и конец. Я запихал фотоаппарат под полиэтилен на краю, глубоко вдохнул и осторожно погрузился в воду с головой, потянув за собой рюкзак. Утоп на пару футов, открыл глаза, которые тотчас начало немилосердно резать, и посмотрел, как луч пролетел у меня над головой.
Я ждал и старался взять себя в руки; легкие готовы были взорваться. Ч-черт, ну ведь только что дела шли нормально. Как это все вдруг развалилось?
Еще несколько секунд луч повисел надо мной и наконец ускользнул в другой угол. Я всплыл, ловя ртом воздух.
Ночь прорезал пронзительный крик. Кажется, женский.
Нора?
Собаки разразились злобным лаем, затопотали, а луч света утек. Я услышал какую-то возню, затем шаги удалились по камням.
И настала тишина. Ушли.
Я схватил фотоаппарат, доплыл до дыры и обнаружил, что дыры нет. Отмахиваясь от паники – воображение немедленно прикончило меня и пустило мой труп плавать тут среди прочего мусора, – я пощупал под полиэтиленом.
Завязки снова закреплены.
Я опять положил фотоаппарат на кромку, подтянул к себе рюкзак, отыскал в кармане перочинный ножик, открыл его зубами и стал пилить.
Замерзшие пальцы не слушались, но несколько завязок я перерезал. Сначала выпихнул наружу рюкзак, затем не глядя вывалился сам, и меня тотчас принялся лупцевать холодный ветер. Я огляделся – слава богу, никого.
Я взгромоздился на ноги и нацепил рюкзак на плечо. Взял фотоаппарат, заковылял к арочному проему в изгороди, и в ботинках на каждому шагу хлюпала эта тошнотворная вода.
Я надеялся, что Нора цела, что Хоппер с ней. Мы встретимся у каноэ и придумаем новый план.
Собаки – и человек с фонариком, – видимо, успели уйти довольно далеко: вокруг тихо.
Через арку я вышел на другую мощеную дорожку и очутился у западной границы сада. Справа, за заросшей лужайкой, высился густой сосняк, огромный и черный, а слева, высоко на холме, за всклокоченной растительностью застыл дом.
Его осеняла тьма.
По траве я направился под прикрытие леса, а затем вдоль его границы к югу, вокруг холма, назад к пруду Грейвз. От волглого холода трясло, но я старался не обращать внимания и хотел даже перейти на трусцу. Ноги, впрочем, на мое пожелание не откликнулись. Продираясь сквозь ветки и упавшие деревья, я свернул к востоку и слева разглядел просвет – меж стволов заблистала вода. Вскоре я вышел к устью ручья, по которому мы приплыли, кинулся вброд, погрузившись по бедра в воду и грязь, и поспешно выкарабкался.
Я поплелся по западному берегу и с облегчением – и изумлением – увидел Норин прутик.
– Нора, – прошептал я и шагнул под деревья.
Но, отыскав упавшее бревно, застыл как вкопанный.
Ветки и листья разбросаны.
А каноэ исчезло.
* * *Я огляделся. Деревья словно заключили меня в тюрьму пожизненно.
Я отошел к пруду, поглядел на лунную воду.
Пусто.
Наверное, Хоппера и Нору поймали. Или они уплыли, а меня бросили. Или за ними гнались, они сбежали, решили вернуться, когда очистится горизонт. Или лодку нашел и забрал кто-то другой, и теперь он поджидает меня, наблюдает.
Я изо всех сил вслушивался в ожидании шагов, но ничего не услышал.
Здесь оставаться нельзя. И фонарик не включишь – заметят. Я опять зашагал по берегу, примерно туда же, куда мы уходили отсюда втроем.
Гавкнула собака.