Возраст гусеницы - Татьяна Русуберг
— А где? — удивился Ноа.
— Какая разница. — Я попыталась скрыть горечь в голосе. — Тебе же в Орхус надо.
— Я выбрал Орхус, потому что ты туда поехала. — Ноа казался совершенно сбитым с толку. Походу, он реально рассчитывал, что я буду сидеть тут и ждать его, как верная женушка. Ненавижу мужиков! Думают, вся вселенная вокруг них вертится! — Мне еще адрес брата прислали. Он в Рандерсе.
Чудно! Рандерс — столица всех датских рокеров. Да я туда теперь ни ногой!
— Ну а я не в Рандерсе, — отрезала я и уже потянулась пальцем к кнопке отбоя, когда из мобильника донеслось торопливо:
— Неважно. Маша, я приеду туда, где ты. Если можно, конечно, после всего, что я натворил. Я очень хочу тебя увидеть. Пожалуйста! Просто скажи, где ты, и я приеду.
— Ну-у, а как же сестра с братом? — протянула я, мастерски разыгрывая безразличие.
— Они столько лет ждали, еще немного подождут, — заявил Ноа. — И вообще. Я теперь совсем по-другому представляю себе эту встречу. Пожалуйста, Маша! Давай увидимся. Где ты?
Я помолчала немного, наслаждаясь вернувшейся ко мне властью. А что? У всех есть свои маленькие радости, а у меня их в жизни не так уж и много.
— Напиши, во сколько твой поезд будет в Орхусе. Я тебя найду.
С этими словами я эффектно дала отбой. Маша все делает красиво. Не изменять же теперь своей репутации.
3
Чем ближе поезд подходил к Орхусу, тем больше меня потряхивало — не потому, что вагон подпрыгивал на рельсах, и не оттого, что я опасался появления контролера — штраф-то мне уже выписали. Я боялся встречи с Машей, хотя больше всего ее хотел. Встречи в смысле. Хотя и Машу…
Да, мысли все время съезжали в эту сторону, хотя стоило бы прежде всего подумать о том, как я ей объясню свое бегство. «Меня зажал в темном углу злобный дядюшка и велел выбирать: или ты, или семья. И я выбрал». Маша, конечно, презрительно сморщит нос, развернется и уйдет в закат — навсегда. И правильно, кстати, сделает. Ни одна нормальная девушка с таким слизняком бесхребетным связываться не станет. А Маша — не просто нормальная. Она вообще супер-, мега-, сверх-… офигенная. Я мизинца ее недостоин, причем даже на ноге. Может, упасть перед ней на колени, как в кино? И пусть она меня по башке треснет — хоть в мыслях прояснится.
Я машинально оттянул шарф и потер горло там, где следы от пальцев Вигго начали бледнеть, принимая зеленоватый оттенок. Дома у Эрика я пытался их прятать, затягивая шнурок на капюшоне толстовки. Если отец что и заметил, то никак не прокомментировал. Может, знал, как его чокнутый братец со мной обошелся. Пак вообще свой нос в хозяйские дела не совала — только улыбалась и делала свою работу. Думаю, даже если бы в папиной гостиной лежал, скажем, свежий труп, она бы аккуратно вокруг него пропылесосила, не задавая вопросов, с привычной безмятежной улыбкой на смуглом лице. Она и про меня, наверное, спрашивать не будет. Пришел сын, ушел сын — дело-то житейское.
А я смылся, ни слова отцу не сказав. Знал, что он наверняка будет против. Ну и струхнул. В общем, снова уполз втихаря, как гусеница, оставляя за собой слизкий след разочарования и обиды. Оставил только записку на столе в «своей» комнате, чтобы Эрик не волновался. Написал, что мне нужно уехать по личным делам. Поблагодарил за гостеприимство. Обещал быть на связи. И слинял через главный вход — отец пользовался задним, с пандусом.
Мою записку он нашел не сразу — наверное, работал в мастерской или с Ноком возился. А когда нашел, позвонил. Я был уже в Нестведе, добрался туда автостопом.
— Это из-за мальчика, да? — сразу спросил отец. — Ну прости, я не подумал. Нужно было тебя подготовить. Или запретить Пак приводить его. Ты, наверное, все не так понял…
— Нет, он ни при чем, — перебил я, пытаясь разобраться, как дойти до вокзала. — Не надо никого винить. Мне просто нужно кое-что сделать. Кое-что важное.
Отец стал уговаривать вернуться. Разговор получился тяжелым, как я и думал. Пришлось пообещать, что обязательно приеду, когда разберусь со своими делами. Я смог расслабиться, только когда оказался в поезде. Стоило ему отойти от станции, я вышел в тамбур и открыл окно, подставив лицо под поток холодного воздуха. Казалось, будто голову оплела липкая паутина, баюкавшая меня в своем коконе уже несколько дней. И вот наконец я сдернул ее с себя и дышу полной грудью.
А теперь, спустя четыре с половиной часа и три пересадки, поезд замедлил ход. За окнами замелькали стоящие на дальних путях вагоны, исписанные граффити. Показались склады, депо, старая водонапорная башня и привокзальные здания. Вот и перрон с пестрой людской массой — то ли встречающими, то ли ожидающими посадки. Я пытался высмотреть в окне белые дреды, но в мельтешении разноцветных шапок, пальто, сумок, рюкзаков и чемоданов было легко затеряться, особенно если ты почти всем по плечо.
Выйдя из вагона, я завертел головой по сторонам. Маша ведь пришлет эсэмэску, чтобы я смог ее найти, так? На миг меня охватила паника. Что, если все это — злой розыгрыш? Вдруг Мария решила отплатить мне той же монетой и пропасть, раствориться в огромном мире, стать одним из неразличимых лиц в толпе, которым ничего от меня не нужно, которым не нужен я? Непослушными пальцами выцепил из кармана мобильник.
— Папочке собрался звонить? — раздался за спиной насмешливый звонкий голос.
Я крутанулся на месте и уставился на мелкое чудо с короткими вихрами торчком и прищуренными кошачьими глазами.
— Маша?!
— Маша, Маша, — закивала она, с такой стрижкой и в джинсах с кедами похожая на смазливого пацана. — Семнадцать лет уже Маша.
— А?.. — Я обвел рукой вокруг головы, пытаясь изобразить подобие нимба. С дредами довольная Мария была похожа на ангела, а злая — на горгону Медузу. К ее новому образу мне еще предстояло привыкнуть.
— Тебе что, моя стрижка не нравится? — На переносице сошлись светлые брови. Нет, вот от Медузы в ней точно что-то осталось. А, понял. От взгляда по-прежнему окаменеть можно.
— Нравится, очень! — поспешил заверить я.
— Да не ссы ты так! — фыркнула Маша и хлопнула меня по плечу. — Срезала я дреды, чтобы узнать было труднее. Бабло привез?
Я помотал головой.
— На следующей неделе будет только.
— Ну у бати-то хоть занял?
Я снова мотнул башкой.
— Да неудобно было
