Возраст гусеницы - Татьяна Русуберг
— Кстати о ней. — Мария вскочила со скамейки, притоптывая и растирая замерзшие руки. С наступлением темноты заметно похолодало. — Пошли. Нам еще на автобусе добираться.
— Куда? — Я машинально поднялся вслед за ней и выбросил мусор в урну.
— Так к сеструхе ж твоей. — Мария уже чуть не вприпрыжку бежала по тротуару вдоль набережной. Вихры у нее на макушке забавно подпрыгивали.
— Как, прямо сейчас? — Я замер посреди дорожки. — А откуда ты знаешь, что к Лауре на автобусе надо ехать?
— Нет, через час! — Маша раздраженно остановилась и повернулась ко мне. — Ну что застыл столбом? Я писать хочу, и вообще пора уже подумать, где ночевать будем, вон дубак какой.
— Погоди. — Меня озарило смутное и очень неприятное подозрение. — Ты что, рассчитываешь переночевать у моей сестры?
— А что тут такого? — Мария пожала плечами и вздернула острый подбородок. — Я, между прочим, только что на ужин для нас потратилась. А подмаслить сестру, чтобы выделила диван или хоть матрас на кухне кинула, ничего не стоит.
— Нет, я так не могу, — помотал я головой. — Неудобно же вот так сваливаться как снег на голову! Я думал позвонить ей сначала, договориться о встрече.
— Неудобно на потолке спать — одеяло падает. У тебя, кстати, телефон сеструхи есть?
Черт, об этом я как-то не подумал.
Маша прочитала ответ на моем лице и демонстративно вздохнула.
— Ясно. Поехали уже. Автобусная остановка вон там. За билеты я, так и быть, заплачу. — Она развернулась и решительно зашагала в сторону маячившей впереди желтой таблички.
4
Я пожалел, что мы ехали через Орхус после наступления темноты. Впервые я был в таком большом городе, и хотелось рассмотреть все как следует. Копенгаген не считается — его я видел только из окна поезда, пока тот тащился через бесконечные, застроенные однотипными многоэтажками и огромными торговыми центрами пригороды. Ближе к центру пути огородили шумозащитными стенами и барьерами, так что разглядел я толком только вокзал.
Здесь же автобус шел как раз через историческую часть города, судя по архитектуре освещенных фонарями домов и собору с двумя высокими островерхими башнями, купающемуся в подсветке. Чем-то улицы напоминали Ольборг, но были просторнее, многолюднее, шумнее и, как ни странно, зеленее. Стоило немного отъехать от центра, и дома стали утопать в деревьях, часто подходящих вплотную к дороге. А потом автобус пошел вдоль набережной с полоской смутно белеющих в темноте песчаных пляжей и въехал в лес. Я уж подумал, что сестра по семейной традиции поселилась в хижине в самой чаще и опять придется вооружиться фонарем, как впереди по курсу посветлело. Мы оказались в тихом спальном районе с уютными виллами в окружении просторных садов.
— Нам выходить на следующей, — пихнула меня в бок Маша, сверившись с картой на смартфоне.
Вот это да! Получается, сестра неплохо устроилась, раз живет в таком районе. И это несмотря на сиротское детство! Я за нее невообразимо рад.
— Как все-таки ты узнала адрес Лауры? — спросил я Марию, когда мы вылезли из автобуса.
— Цыганка одна карты раскинула, — буркнула она и махнула в сторону пиццерии на ближайшем углу. — «Гугл» говорит, нам туда.
Выяснилось, сестра жила не в одной из вилл, а в светлом кирпичном здании на четыре квартиры. У каждой был отдельный вход и собственный садик с живой изгородью.
Жилищный комплекс живописно раскинулся на холмах у лесной опушки: однотипные дома были отделены друг от друга зелеными террасами. Жаль, ведущую к ним дорогу перерыли — то ли трубы меняли, то ли кабели. Интересно, почему в больших городах все время роют? После недавнего дождя глинистая земля раскисла, и мы с Машей, балансируя, прошли по бордюру, чтобы не испачкать обувь и не утонуть в лужах.
— Вон номер восемнадцать, — указала она на застекленную дверь, видневшуюся за голыми кустами изгороди.
Падавший из окна свет поблескивал на металле двух теснившихся у крыльца велосипедов.
«Пол и Лаура Линдаль» — значилось на почтовом ящике у калитки прямо под уличным фонарем.
— Я с тобой или сам пойдешь? — спросила Маша, поеживаясь в своей видавшей виды куртке и с надеждой глядя на уютно сияющие оранжевым окна.
— Сам, — решил я.
Хватит с сестры на сегодня и меня одного. Еще и Марией огорошивать ее не хотелось.
Едва зашел в калитку, до меня долетели дивные мясные запахи. Наверное, семья как раз собиралась ужинать или уже ужинала — из-за задвинутых занавесок было не понять. Я подумал, что вегетарианское меню, конечно, хорошо, но с копченой грудинкой — или чем там так заманчиво пахло — оно не сравнится.
Стоило подойти ближе к входной двери, и над ней вспыхнула лампа — видимо, среагировала на движение. Я застыл, как заяц, пойманный светом фар. За стеклом теперь стал виден коридор со шкафом для обуви и стоящей в углу детской коляской. Черт, я и забыл, что у Лауры ребенок. А это ведь значит, что я ему прихожусь дядей, хотя даже не знаю, племянник у меня или племянница.
Почему-то дико захотелось развернуться и дать стрекача по перерытой бульдозером улице. Вот только за облетевшими кустами поджидала Мария, и уж она-то такому повороту событий точно не обрадуется. А я и так ей кругом должен.
Хрустнув пару раз пальцами, я все же сделал последний шаг к двери. Провел рукой по волосам, вглядываясь в свое отражение в стекле — бледное, испуганное и немного взъерошенное. Поправил шарф на горле. И нажал кнопку звонка.
Только теперь мне пришло в голову, что дверь может открыть муж Лауры. Этот самый Пол с красивой фамилией Линдаль. Ему-то я как объяснять буду, кто такой и что мне от его жены нужно? Но мне повезло. За дверью послышалось какое-то хныканье, возня, и в коридоре показалась полноватая молодая женщина с собранными в узел на макушке вьющимися светлыми волосами. Она была в длинной кофте в мелкую полоску, лосинах, или как оно там у девчонок называется, и пушистых носках. Женщина мало чем напоминала девочку-куколку с фотографии, но я сразу понял, что это Лаура.
— Привет. — Она вежливо улыбнулась, открыв дверь. — Если ты из «Спасите детей» [49], то сегодня к нам уже приходили. Я пожертвовала пятьдесят крон.
Я сообразил, что меня приняли за волонтера, и ужасно смутился.
— Нет, я не из… Я сам по… Я…
В глубине дома послышался плач ребенка. Лаура поморщилась, бросив быстрый взгляд за плечо.
— Что ты сказал? Извини, не расслышала.
Я набрал в грудь
