Страшная тайна - Алекс Марвуд
– Время не терпит, – говорит Мария. – Извини.
Она не удивляется собственному хладнокровию. Она всегда спокойна под давлением. Она может выделить время на эмоции, когда речь идет о чем-то серьезном. Но чаще всего она вообще ничего не чувствует.
– Я не могу поверить. Не могу поверить, что ты такая бессердечная, Мария. Неужели ты не понимаешь? Разве ты не понимаешь? Коко мертва. Маленькая Коко. Твоя крестница. Я-то считала, что знаю тебя, но, оказывается, я тебя совсем не знаю.
«Нет, ты меня не знаешь, – думает Мария. – Меня знает только Роберт. Не смей губить нас, вдруг притворившись, что у тебя есть принципы. Накачиваешь детей наркотиками, чтобы трахнуть отца мертвого ребенка? Как, по-твоему, это будет выглядеть в суде?»
– Давайте кое-что проясним, ладно? – говорит она. – Все до единого здесь отправятся в тюрьму. Никаких смягчающих обстоятельств. Никаких «он уже достаточно наказан». Люди, которые делают такие вещи, попадают в тюрьму. И надолго.
«Встряхнем других, – думает она. – Даже Шон молчит, слезы давно высохли».
– Ты думала, что виноват будет только Шон? – продолжает она, пристально глядя Линде в глаза, но зная, что от ее слов у всех присутствующих бегут мурашки по коже. – Что ж, не только он. Каждый человек здесь накачивал ребенка наркотиками или способствовал этому. Это тюрьма, сто процентов, и ваши дети окажутся в учреждениях опеки. Вы думаете, что вернете их домой после того, как выйдете? Держи карман шире, Линда. Они навсегда останутся в системе, и ты знаешь, что это значит.
Линда начинает всхлипывать. «Не такую вечеринку вы представляли», – думает Мария и продолжает закреплять успех.
– И не воображайте, что вы сможете вернуться к старой жизни, когда выйдете. Чарли будет исключен из парламента, Джимми и Роберт лишатся лицензии. Надеюсь, у тебя есть сбережения, Линда, и немалые, потому что никто из нас больше никогда не сможет зарабатывать. Думаю, с Шоном все будет в порядке. Хотя вся эта история с директором компании становится сложнее при наличии судимости, не говоря уже о поездках в другие страны. И вашей светской жизни конец. На сколько благотворительных вечеров тебя теперь пригласят? Господи, да мы даже не сможем по улице нормально пройти, когда вся британская общественность прочтет об этом.
Шон заговорил первым:
– Что ты предлагаешь делать?
Глава 35
Он подпирает барную стойку и вещает на пределе возможностей своего осипшего голоса, а его окружают люди, с которыми он говорить не должен. Здесь и мужчины, которые фотографировали нас у ворот Блэкхита, и суровая женщина с азартным взглядом и диктофоном, и еще несколько человек, которые могут оказаться местными зеваками, а могут и кем-то другим. Паб наполовину пуст. Или наполовину полон, в зависимости от того, как посмотреть. Питейное время еще не началось, а туристов в это время года в Девоне ничтожно мало. Все молчат, кроме Джимми, а Джимми говорит не умолкая.
– …они не захотят признаваться, – произносит он, когда мы входим. – О, я могу рассказать вам несколько историй. Вы ведь придете на похороны? Я бы на вашем месте пришел. У меня найдется несколько историй, которые я мог бы поведать.
– Почему бы вам не рассказать их сейчас, Джеймс? – спрашивает один из его слушателей.
Джимми поднимает трясущийся палец и постукивает себя по носу.
– Я знаю, как я выгляжу, – говорит он сухими шелушащимися губами, – но я не вчера родился.
Я начинаю отступать, но Руби стоит прямо за мной, не понимая, что происходит, и мы спотыкаемся друг об друга. И эта возня привлекает внимание Джимми.
– Помяни черта! – восклицает он. Весь паб оборачивается, чтобы посмотреть, кто там. Это, наверное, самое интересное, что случалось в Эпплдоре в январе со времен последнего урагана. – Входите, дамы, входите!
Мы замираем в нерешительности, но потом я вижу, как на лицах журналистов появляется озарение, и понимаю, что у нас есть выбор: идти напролом или бежать по улицам до парковки. Я разматываю шарф и вхожу в зал.
– Закрой дверь, дорогуша, – бросает бармен, и Руби неохотно подчиняется, похожая на кролика в силках, только молчаливого.
– Как дела, Джимми? – спрашиваю я своим самым уверенным голосом. – Ты пропустил обед.
Джимми гогочет.
– Предпочел жидкий обед, спасибо. Джентльмены, вы знакомы с Камиллой и Руби Джексон? Это дочери.
– Две из них, – говорю я, и все «джентльмены» смотрят на нас так, будто мы пара бродячих стриптизерш.
– Могу я предложить вам выпить? – спрашивает тот, который кричал мне в ухо, когда я стояла за воротами Блэкхита в четверг.
– Нет, спасибо, – говорю я, не глядя на него. Я жажду виски, махом выпить стакан, но, похоже, теперь придется подождать. – Как ты, Джимми? Мы ищем тебя уже несколько часов.
– Иду к цели, – многозначительно говорит он и поднимает свою пинту пива к лицу. – Вот что я вам скажу, джентльмены. Если вам нужна какая-то цитата, я бы начал с этих двоих.
– Мы все очень расстроены, – говорю я ровно, – как и подобает, ведь мы только что потеряли отца. Ты здесь остановился, Джимми?
– О, кстати. Есть комнаты, Джон?
Бармен полирует стакан с плохо скрываемым раздражением и не отвечает.
– Есть комнаты, Джон?
– О. Извините. Вы говорили со мной? Только меня зовут Терри. И нет. У нас все занято.
Джимми прицокивает языком.
– Ты это всем отвечаешь?
– Нет, – говорит Терри, – обычно мы здесь не отвечаем всем одно и то же. Люди считают, что это неуважительно.
– У-у-у! – тянет Джимми и смеется. Если бы не прибыль, которую бар получает от присутствия в нем прессы, подозреваю, что он бы давно уже был на улице.
Женщина с азартным взглядом смотрит на Руби.
– Вы – близняшка? – спрашивает она. Близняшка. Мило. Я представляю, каково это – не иметь собственной значимости.
– Уже нет, – отвечает Руби. Для человека, только-только покинувшего ферму, она вполне уравновешенна.
– Черт возьми, – говорит кто-то, – им придется переделать фоторобот.
Несколько человек смеются. Руби напрягается.
– Ладно, – произношу я, – мы уходим. Просто хотела проверить, все ли у тебя в порядке. Всем спокойной ночи!
Я выпроваживаю сестру за дверь.
– Черт, – выдыхаю я, – чуть не попались.
– Моя мама говорит, что комментировать внешность людей невежливо, – говорит Руби.
– Да. Все так. Козел.
– Думаю, он прав, – говорит она. – Я уже не младенец.
– Нет. Ты прекрасна. Ты бы мне и вполовину так не понравилась, будь ты какой-нибудь болтливой дурочкой. Пойдем.
Мы спешим по набережной, чтобы увеличить дистанцию
