Страшная тайна - Алекс Марвуд
– А теперь она все время грустит, – говорит Руби, – и никто к нам не заходит.
«Мой отец знал, что случилось с Коко».
– Руби, – спрашиваю я, – как ты думаешь, это что-то изменило бы? Если бы она знала? О том, что случилось?
– Что? – Она смотрит на меня с подозрением. – Ты что-то знаешь?
Я резко сдаю назад:
– Нет. Нет, ничего такого. Просто вопрос. Мне просто интересно.
Она отворачивается. Она всегда отворачивается, когда собирается сказать что-то, что заставляет ее чувствовать себя неловко.
– Я просто ненавижу Коко за то, что она с нами сделала, – говорит она и начинает плакать.
– Ох, Руби.
Думаю, она воспринимает это как упрек, потому что обхватывает себя руками, как будто у нее болит живот. Я обнимаю ее за плечи, и она плачет еще сильнее.
– То, что произошло, не имеет никакого значения, не так ли? Все уже случилось. Какая разница, увезли ее с собой цыгане или ее похоронили в безымянной могиле? Это не имеет значения! Весь мир нас ненавидит, а мама не спускает с меня глаз, и это все вина Коко. Она всего лишь… факт. Я даже не помню ее, совсем. Она – всего лишь часть истории, такая же теория заговора, как с принцессой Дианой. Я не хочу знать. Мне все равно. Я просто хочу, чтобы люди перестали говорить об этом. Чтобы на вопрос про мою маму я могла бы ответить что-то кроме «нормально». Я просто ненавижу все это. Ненавижу ее. Из-за Коко я даже не могу ходить в школу.
Я отбрасываю окурок и наконец-то обнимаю ее. Чувствую запах ее волос и понимаю, что она пахнет Индией. Пахнет Шоном. Пахнет семьей. Интересно, а Эмма тоже так пахнет? О мои маленькие сестры.
– Это не ее вина, Руби. Я знаю, это несправедливо, но она виновата не больше, чем ты.
Она поднимает залитое слезами лицо.
– Но что, если это так? Что, если это случилось из-за меня?
Я прикладываю большой палец к ее щеке и вытираю мокрое пятно. Еще раз сжимаю ее в объятьях. Как объяснить случайность Вселенной человеку, который ищет утешения?
– Я имею в виду… – Еще один всхлип застрял в ее горле. – Почему он забрал ее, а не меня?
На это нет ответа. Я обнимаю ее сильнее и даю ей выплакаться. Думаю о Клэр со всей ее упакованной в коробки роскошью, притворяющейся, что живет, но неспособной отпустить прошлое. Что толку снова разгребать все это, ворошить осиное гнездо? Будет ли ей легче, если она поймет, что кто-то, кто больше не может говорить, знал ответ на эту загадку? Господи, Шон, что же ты наделал? Джимми что-то знает. Он не смог бы намекнуть яснее, даже если бы старался. А это значит, что они все что-то знают. Что мне делать?
Руби дышит медленнее и с хлюпаньем втягивает воздух через заложенный нос. Вырывается из моих объятий и садится обратно. Но я протягиваю ей руку, и она ее берет.
– Прости, – говорит она.
– Ничего. Поплачешь – легче станет.
– Наверное. Хотя обычно это не так.
– Да уж. Не знаю, почему так говорят. Это же полная хрень.
– Просто присказка, наверное, чтобы утешить кого-нибудь. – Она одаривает меня слабой улыбкой. – Спасибо, Камилла.
– Спасибо, что произносишь мое имя правильно.
– Ну! Почему они все так не делают?
– Ты видела много признаков того, что эти люди слушают хоть что-то, что говорят другие? Брось.
– Ха. Нет. Хотя Джо хороший.
– Кажется, да. И выглядит неплохо.
Она на это не реагирует. Я так и думала. Наша Руби неравнодушна к сыну Гавила. Не могу сказать, что я ее осуждаю. Если бы это был Лондон и я не знала, кто он такой, а он зашел бы в бар, я бы потащила его домой и подарила бы ему весь этот опыт с Женщиной Постарше.
– Вообще-то, они все нормальные, – говорит она. – Единственные, кто не сошел с ума.
– Даже Симона?
– Так нечестно. Нельзя судить, когда она в таком состоянии.
– Да. Ты лучше меня, Руби. Но я-то знала ее еще маленькой. Мы никогда не могли понять, как ей удавалось быть частью такой семьи.
Она замолкает на мгновение.
– Ты знаешь, я скучаю по нему.
– Да.
Такое ощущение, что я скучаю по нему всю свою жизнь.
– Знаю, что не должна, но скучаю. Даже несмотря на то что он был хреновым отцом. Безумие какое-то.
– Да. Но жизнь гораздо сложнее, не так ли? Любовью человека не исправишь, и невозможно перестать любить кого-то, как будто внутри есть рубильник. Люди продолжали любить гораздо худших людей, чем Шон Джексон. Надо с этим как-то жить.
– Видимо, да, – говорит она. – Черт, я бы не отказалась от горячего чая.
– А мне бы не помешал согревающий виски. Хочешь пойти в паб?
– А мне можно?
– Господи, твоя мать ни к чему тебя не подготовила, да?
– Я же говорила.
Мы встаем.
– Ладно-ладно, – говорю я ей.
В ста ярдах отсюда есть паб в георгианском стиле, из тех, которые скрывают историю преступной деятельности под оберткой респектабельности. Это очевидно, потому что он называется «Руки контрабандиста». Мы молча идем рядом в темноте, плеск воды как-то успокаивает. Мы открываем дверь в паб и оказываемся лицом к лицу с Джимми Оризио.
Глава 34
2004. Воскресенье. Мария
Для Марии Гавила каждый кризис – это возможность показать свою компетентность. Так было с самого детства. Если вы растете в хаосе опустившейся на дно семьи, в полуразрушенном доме и полуразрушенном городе, у вас есть два пути: опуститься на дно самому или бороться.
Мысленно она уже составляет списки. У нее чешутся руки поскорее добраться до своего Palm Pilot. Хотя нет, никакого компьютера: бумага, все должно быть на бумаге, и все написано на одиночных листах, чтобы никто, ищущий секреты, не смог выковырять их из нижних листов с помощью терпения и карандаша с мягким грифелем. И надо составить множество списков. Списки – это источник силы Марии. В мире, где люди знают только то, что им дозволено, власть достается тому, кто владеет списками.
– Сначала возьмите Хоакина, – говорит она. – Он самый тяжелый, поэтому, скорее всего, проснется первым.
Остальные таращат глаза. Мария привыкла к тому, что окружающие не поспевают за реальностью. Они
