Филипп Ле Руа - Последний Завет
Брат Педро,
Фелипе Альмеда срочно вас зовет. Я не осмелился вас разбудить. Приходите скорее.
Натан подписался: брат Антонио. Затем положил записку на видное место и выскользнул наружу, позаботившись погромче хлопнуть дверью. Через две минуты Педро Гарсиа выскочил в коридор и куда-то устремился торопливой трусцой. Натан беззвучно двинулся за ним следом, пока не оказался в полуобвалившейся галерее, опоясывавшей маленький внутренний дворик со старым колодцем посредине. Сцену освещала луна. Ветхие обводные стены были углублены нишами, в которых ютились источенные временем и непогодой статуи. Семенивший монах остановился перед массивной дверью с накладками из кованого железа. Достал связку ключей и осмотрелся по сторонам, словно желая удостовериться, что он тут один. Натан инстинктивно присел за каким-то сухим кустиком и почти сразу же поднял голову. Но монах уже исчез.
91
Озадаченный Лав осторожно приблизился. Было физически невозможно открыть дверь, войти и закрыть ее за собой меньше чем за те две секунды, на которые монах ускользнул от его взгляда. Натан остановился на пороге, как раз там, где видел его в последний раз. Окованная железом дверь была заперта на ключ, по толщине она не уступала крепостным воротам. Он внимательно осмотрел это место, исключенное из экскурсионной программы. Никакого люка в земле. Никакого потайного хода, способного за одну секунду поглотить дородного священнослужителя. Слева анфилада арок, чьи хлипкие, источенные временем колонны напоминали коленца бамбука. Справа ниша. Единственным способом исчезнуть в мгновение ока было юркнуть в это углубление, но, как он проверил, там имелась только безглавая статуя какого-то святого, лишенного к тому же обеих рук. Вот тут-то он и обнаружил оптическую иллюзию. Боковые стенки алькова только казались одинаковыми. С левого бока была вырублена выемка, в которую можно было протиснуться боком. Что он и сделал, продвинувшись по узкому проходу метров на пять, прежде чем попасть в крохотный квадратный дворик с тремя дверями. Одна из них соответствовала той, закрытой, что преграждала доступ в это патио. Оставалось узнать, какой из двух оставшихся воспользовался монах. У Натана возникло впечатление, что он заплутал в какой-то компьютерной игре, придуманной хитроумным монашеским орденом. Возможность западни, скрытой за неверно угаданной дверью, побудила его к осторожности. Он потрогал железные дверные ручки. Встал перед той, что показалась ему более теплой, и отступил, насколько позволяло ограниченное пространство. Потом испустил крик киай и одновременно выбросил вперед ногу. Дверь распахнулась, стукнула о какое-то препятствие, отскочила и наконец неподвижно повисла на петлях. Внутри оказалась кровать с чьим-то забинтованным телом. Натан заметил также стол, таз с водой, стопку стерильных бинтов, блокнот и лежащего на земле отца Педро, оглушенного его громоподобным вторжением. Маленькое окошко в стене и большая свеча были единственными источниками света.
– Кто вы? – спросил поверженный монах.
– Я хочу задать вам несколько вопросов об отце Альмеде, – сказал Натан, помогая ему подняться.
– Так это вы написали записку? – воскликнул отец Педро, помахав смятой бумажкой.
– Это он на кровати?
– Фелипе Альмеда больше не принадлежит миру сему.
– Тогда что это?
– Его бренная оболочка, истерзанная грехом.
У человека на кровати была забинтована вся голова, что делало ее похожей на яйцо. Ни носа, ни ушей. Только прорезь на месте рта, позволявшая ему дышать.
– Но он жив, – сказал Натан.
– Он уже не владеет своими чувствами. Брат Альмеда покинул нас, наложив на себя руки. Огонь погубил его лицо, глаза, уши, язык…
– Почему вы говорите, что его нет в этом мире?
– Брат Альмеда утратил также рассудок. Его неотступно преследует дьявол, к которому он хотел уйти. Мы надеемся все же, что Бог в великом милосердии Своем призовет его к Себе благодаря соборованию, которому мы подвергаем его вот уже вторую неделю. Мы скрываем его здесь, как в своего рода чистилище. Чего вы от него хотите?
– Узнать причину его самоубийства.
– На каком основании? Кто вообще впустил вас в эту часть монастыря? Как вам удалось?..
– Я пришел не для того, чтобы объяснять, как мне удалось проникнуть сюда. Зато могу вам сказать, что меньше месяца назад отец Альмеда исповедовал одного человека, Этьена Шомона, которого некие горе-чародеи пытались воскресить в лаборатории на Аляске. Один агент ФБР заснял эту исповедь на видеопленку, но, о чем они говорили там, не слышно. Через несколько дней федеральный агент, оба врача и медсестра были убиты. ФБР поручило мне допросить Альмеду и выяснить, что ему сказал Шомон. Быть может, в исповеди было указание на личность убийц. Вы поняли, о чем я говорю?
– Не совсем. Как вы догадываетесь, я довольно далек от этого бурного мира и сторонюсь его рифов…
– Я тоже. Но вынужден устранять кое-какие из рифов, на которые вы намекаете.
– Отец Альмеда пытался покончить с собой вовсе не из-за того, что якобы выманил какие-то признания у мертвеца, а из-за того, что пошел на поводу у вашего Боумана.
– Откуда вы это знаете?
– Что вы хотели сказать вашим «я тоже», когда я упомянул о своем затворничестве?
– Я живу, как и вы, вдали от мира. Но один. Мой путь – не христианский. Я выбрал путь дзен.
– Итак, вместо того чтобы подняться, вы опускаетесь.
– Я возвращаюсь к первоначалам.
– А куда же вы дели Бога?
– Он на своем месте. В точном соответствии человеку. Я не понимаю двойственности, противопоставляющей слабую натуру человека неприкасаемой божественной сущности Бога.
– Тем не менее вам ведь наверняка приходилось охотиться на эти слабые натуры, при вашем-то ремесле.
– Мне случалось охотиться и на Бога.
– Что вас удерживает в этом обществе? Просто задание ФБР?
Монах явно испытывал его. Ошибаться нельзя. Нужно преодолеть еще одну ступень в этой партии по правилам цистерцианской стратегии.
– Сначала я согласился на расследование, потому что агент Боуман был моим другом.
– Следовательно, вами движет желание отомстить?
Эта манера уснащать свои фразы «итак», «тем не менее» и «следовательно» позволяла монаху постоянно перестраивать диалог на свой собственный лад. Натан принял игру.
– Нет, скорее сочувствие.
– Сочувствие?
– К Карле, вдове Этьена Шомона. Я здесь отчасти из-за нее. Она нуждается в помощи.
– Почему же?
– Целый год все думали, что ее муж погиб за полярным кругом. И вдруг она узнает, что нашли его тело, что над ним издевались ради каких-то экспериментов, вернули к жизни на несколько часов, чтобы он успел исповедоваться священнику-иностранцу, и снова убили пятью пулями в сердце. Она пережила настоящий кошмар.
– Значит, вы привязаны к ней?
Вопрос мог удивить. Брат Гарсиа оценивал истинные намерения американца, прежде чем довериться ему.
– Да, – ответил Натан.
– Стало быть, вы испытываете к ней не сочувствие, а любовь.
– Да.
– Тогда будьте рядом с этой женщиной. Так вы принесете ей больше пользы.
– Не раньше, чем проясню ситуацию, сложившуюся вокруг смерти ее супруга.
– Фелипе Альмеда ничего не узнал из уст Этьена Шомона.
– Как это? Он что, не понимал по-французски?
– Альмеда говорил по-французски довольно бегло, но это ему не пригодилось.
– Чего от него потребовал Боуман?
– Если я вам скажу, это облегчит горе госпожи Шомон?
– Знай она наверняка, был ли ее муж еще жив месяц назад, это избавило бы ее от многих сомнений и смягчило тревогу.
– Тогда можете ее успокоить. Этьен Шомон никогда не воскресал. Брат Альмеда исповедовал всего лишь его труп.
– Он вам сам это сказал?
Монах посмотрел на умирающего, простертого на смертном одре, и перекрестился:
– Он это написал.
92
Позаботившись об Альмеде, брат Педро Гарсиа поманил Натана за собой. Проходя через маленький дворик, американец спросил о назначении монументальной двери.
– Это обманка, господин Лав. Она наглухо забита. Пытаясь ее открыть, никто не искал обходной путь. Вы первый из посторонних, кто обнаружил проход в нише.
– А вторая дверь?
– Вам повезло. Она не заперта и ведет в каменный мешок, кишащий гадюками.
Натан не мог бы сказать наверняка, говорит тот правду или же посмеивается над ним. Когда они дошли до кельи монаха, тот достал из стопки почты конверт и протянул его Натану, заметив:
– Лучший тайник – место на самом виду. Фелипе Альмеда написал это, прежде чем покончить с собой.
Натан протянул руку к письму, но монах не разжимал пальцев.
– Я по-прежнему не знаю, откуда вы и как отыскали келью Альмеды, но все же я вам доверяю. В самой вашей фамилии заключен главный смысл учения Иисуса, и мне кажется, вами движут благородные побуждения. Письмо, которое Альмеда написал перед тем, как покончить с собой, адресовано мне только отчасти, остальное предназначено для Ватикана. Я должен передать его в собственные руки кардинала Драготти.
