Вы меня не знаете - Имран Махмуд
Но дело во всей этой фигне с МИ–5. В это вы поверить не можете.
Но знаете что? Можете, если захотите.
Вы ведь верите, что МИ–5 существует. Верите, что МИ–5 занимается всякими мутными штуками. Знаете, что это секретная служба, но должен же в ней кто-то работать. Вы знаете, что в мире существуют реальные люди из МИ–5 и что МИ–5 занимается своей херней, а когда она ею занимается, то вся эта херня происходит так, как и должна, – причем тайно. А подробностей вы и знать не хотите. Блин, да даже я не хочу знать подробностей. Но вы все равно хотите, чтобы МИ–5 своей херней занималась.
Только не дайте ему вас обмануть. Он произносит эти буквы так, что кажется, будто это что-то огромное. ЭМ, И, ПЯТЬ. И когда он их произносит, я даже сомневаюсь, что МИ–5 реально существует. Как будто он говорит: «Люди Икс». Но знаете, МИ–5 – не выдумка. Так что почему бы им не надавить на какую-то случайную девчонку в своих целях? Они знают ее слабые места. Знают о брате. Могут сделать так, чтобы он исчез. Чтобы он был в безопасности. И она. Чтобы никто о них не знал.
И, если подумать, вы же знаете, что такая херня случается. Я имею в виду, реально случается. Вспомните того русского, Литвиненко. Его отравили ураном или какой-то такой хренью, укололи зонтиком. Среди бела дня. Мы знаем, что так и было. Мы знаем, что его убили. Все это похоже на штучки из «Джеймса Бонда», и, хотя мы знаем, что это правда было и случалось, наверное, кучу раз и раньше, мы все равно не хотим в это верить. Это портит нам все удовольствие от жизни. Мы скорее поверим, что нашей страной управляет белая старушка, похожая на учительницу, и что здесь происходит только всякая скучная фигня типа проблем с Национальной службой здравоохранения, или сокращений, или еще чего-нибудь. Но все на самом деле херовее. Даже мне не хочется в это верить. Мне хочется, чтобы кто-нибудь сказал, что это теория заговора и что наш мир не такой. Но он такой. И он в тысячу раз хуже, потому что большую часть всякой херни мы наверняка никогда не узнаем. Эту херню нам никогда не позволят узнать.
Ну и вот, господа присяжные. Когда я начинал свою речь, я никак не думал, что смогу говорить пять часов, как Пальмерстон. Но я, блин, говорил десять дней. Хоть и не так хорошо, как, наверное, говорил бы он. Хоть и без всяких красивых слов, как у него, которые заставляют задуматься о более возвышенной цели. Да я все эти десять дней говорил хуже, чем прокурор – десять минут. Он всю мою речь разгромил. Вот такая сила есть у того, кто знает, как пользоваться словами. Но я все равно рад, что произнес свою речь сам, потому что, пока я вам все это рассказывал, я кое-что понял. Я понял, что тот чувак в мечети имел в виду, когда сказал, что люди не одинаковы, но могли бы такими стать. Я не такой, как вы, а вы не такие, как я, но вы можете стать как я, если попытаетесь.
Так что попытайтесь. Попытайтесь стать мной.
В конце концов, все зависит от вас.
Виновен или невиновен?
Присяжные удаляются.
Центральный уголовный суд Т2017229
Дело рассматривает: ЕГО ЧЕСТЬ СУДЬЯ СЭЛМОН, КОРОЛЕВСКИЙ АДВОКАТ
Вердикт
Суд: день 39
Вторник, 18 июля 2017 года
ВЫСТУПАЮТ
Со стороны обвинения: К. Сэлфред, королевский адвокат
Со стороны защиты: Подсудимый, лично
Расшифровка цифровой аудиозаписи выполнена Закрытой акционерной компанией «Т. Дж. Нэзерин», официальным поставщиком услуг судебной стенографии и расшифровки
Послесловие
За последнюю четверть века я познакомился с тысячами самых разных людей, которые столкнулись с системой уголовного правосудия.
Когда работаешь адвокатом по уголовным делам, быстро понимаешь, что ум – не обязательно синоним образованности и что ум и образование не всегда взаимозаменяемы. Много раз я встречал исключительно способных молодых людей, не имеющих никакого образования. Они могли на ходу сочинять стихи, только называли их рэпом. Они схватывали сложные правовые понятия, стоило только объяснить, и, самое удивительное – они могли профессионально проанализировать улики в своих делах.
Я понял это в день, когда молодой человек, которого я представлял, проходил перекрестный допрос по поводу местонахождения его мобильного телефона, который запеленговали с помощью сетей сотовой связи. Дело было серьезное и касалось обвинения в ограблении, разбирали его опытные юристы. Вскоре стало ясно, что подсудимый настолько хорошо разобрался в заключении экспертов, что обвинение не могло его подловить. Это было и впечатляющее зрелище, и ценный урок.
Впоследствии я взял за правило не делать о своих клиентах поспешных выводов. Я также старался не забывать, что каждое изложение дела, перевязанное розовой лентой, – это, по сути, свобода реального человека, который заслуживает каждой крупицы моих усилий. Однажды, много лет назад, когда я произнес заключительную речь от лица клиента, молодого человека, которого обвиняли в торговле наркотиками, он подошел поблагодарить меня. Он был благодарен, потому что ему казалось, что он не смог бы сказать все, что нужно, так, как это сделал я. Я это запомнил и годами думал, почему же подсудимый не мог сказать то, что ему было нужно. В том, что касается суда присяжных, наша система уголовного правосудия лучшая в мире. Да и сам суд присяжных, когда, в теории, человека судят люди с похожим опытом. Однако на деле бывает так, что молодых неблагополучных людей, выросших в сложной социальной и семейной обстановке, судят люди, которые на них не похожи.
Тогда я задумался: что, если бы подсудимых судили такие же люди, как они сами? И, если так, какую речь мог бы произнести подсудимый? И хотя порой меня трогали рассказы подсудимых об их жизни и событиях, которые в их ситуации казались мне неизбежными, я не мог выразить все так, как они. Дилемма состояла в том, как произвести на суд такое же
