Все оттенки боли - Анна Викторовна Томенчук

– А у нас отношения?

Жаклин поражалась собственной смелости, но прояснить здесь и сейчас, что их объединяет и разъединяет, считала необходимым. Ален улыбнулся, удивив ее естественностью и приветливостью этой улыбки.

– Сложно строить отношения с шестнадцатилетками, – усмехнулся он. – Но у нас могут быть отношения в том или ином формате. Я же вижу, как ты на меня смотришь.

Кровь бросилась ей в лицо, и Жаклин отчаянно порадовалась, что уже темно, а в свете костра ее смущение незаметно.

– А ты?

– И я.

«И я». Вот почему ему так просто даются сложные вещи? Размышлять об аде и рае, приоткрывать душу, а потом прятать ее. И признаваться. Открываться. Только в чем он признается, Жаклин не понимала, как будто никак не получалось собрать в единое полотно осколки витражей. Она явно нравилась ему, но это был странный интерес. С другой стороны, Жаклин уж точно не была знатоком человеческих душ и того, как проявляется мужчина в отношениях, поэтому стоило довериться реальности и просто чувствовать.

– Мне нужно вернуться домой.

Ее слова упали между ними, и Ален мгновенно подобрался. Он выпрямил спину и теперь смотрел на нее сверху вниз. Выражение его лица прочитать не удавалось, но Жаклин инстинктивно обхватила себя руками – почему-то стало холодно. Она идиотка. Любая другая на ее месте наслаждалась бы обществом красивого парня, впитывая ночь по крупицам и вдыхая воздух, в котором причудливо смешивались ароматы водоема, леса и замшелых валунов. Но ей вдруг по-настоящему захотелось домой.

Жаклин сжала худощавые предплечья.

Ален не пошевелился. Не отстранился, не придвинулся. Он о чем-то думал, как будто борясь сам с собой. А потом резко наклонился и поставил термос на землю.

– Я жил здесь неподалеку, – заговорил он, глядя в огонь. – Меня воспитывали в строгости, заставляя соблюдать правила. Мне известно, что ты не из тех, кто любит чужие правила или способен терпеть заданные рамки. Я тоже был таким. И поэтому мое детство нельзя было назвать безоблачным.

По спине пробежали мурашки, и она еще сильнее сжала пальцы, радуясь, что может слить нервозность в этот простой жест.

– У каждого свой собственный ад, Ален, – ровно произнесла Жаклин. – Ты хотел мне что-то показать. Что это? Твои демоны?

Он оторвался от огня и посмотрел ей в глаза.

– А если и так? Что ты сделаешь?

– Приручу их, конечно же.

Она протянула к нему руку и медленно, будто преодолевая сопротивление воздуха между ними, коснулась кончиками пальцев его плеча. Прежде чем он успел отстраниться, Жаклин почувствовала, как его тело содрогнулось от этого невинного, но неожиданного прикосновения. Ален осторожно улыбнулся, а потом перехватил ее руку и заглянул в глаза.

– Меня нельзя приручить, Жа.

– А кто говорит о тебе?

Они смотрели друг другу в глаза, гипнотизируя, соревнуясь, ведя безмолвную беседу. Ален держал ее пальцы в своих, а она осторожно разбирала возведенные стены, уже зная, что все не так просто, как хотелось бы. В ней боролись любопытство, страх и чистое желание обладать. Да-да, именно обладать, а не подчиняться.

Мысль о том, как они схожи с матерью, настолько поразила Жаклин, что девушка выдернула пальцы из его руки и вскочила с бревна. Сделала шаг в тень, глядя на молодого человека слегка расширившимися глазами. Ален следил за ней с любопытством, но не предпринимал никаких действий, чтобы удержать. Как будто ему нравилась эта странная игра.

Проблема была в том, что и Жаклин она нравилась. Нравились чувства, нравилась жизнь. Нравился он.

– Когда я нарушал правила, меня оставляли здесь, – как ни в чем не бывало продолжил парень. – Как ты думаешь, водичка теплая?

– Если какая-то стерва заморозила твое сердце, только скажи. Отогрею.

Ален застыл. Он выглядел как робот, которого заклинило. Она сбила программу, ведя себя так, как он не ожидал. Вопрос в другом: чего именно он ожидал и что собирался делать. Но ответ на этот вопрос Жаклин получила быстрее, чем ожидала. Ален встал, стремительно шагнул к ней, схватил за плечи и слегка встряхнул.

Она зашипела, возмущаясь, но он сделал вид, что не заметил.

– Ты будто и не слышала все, что я тебе пытаюсь сказать. Меня не надо отогревать, Жа. Я наконец понял, кто я, что я и чего хочу. И я хочу, чтобы ты тоже поняла.

– Я и так знаю.

Он улыбнулся и наклонился, чтобы заглянуть ей в глаза. А потом сделал то, чего девушка никак не ожидала: резко, мощно толкнул ее в воду. Жаклин не удержалась на берегу. Сорвалась и упала, тут же задохнулась от холода, но не без облегчения почувствовала, как ноги нащупали каменистое дно.

– Вода, – совершенно другим, чужим голосом проговорил Ален, – избавляет от грязи и грехов.

Глава шестнадцатая

Вторая ошибка Кукловода

I

Арнольд задумчиво смотрел в окно. В отличие от Треверберга в Спутнике-7 к уличному освещению относились с некоторой настороженностью, как к непросчитанным «на берегу» инновациям, как будто лишний свет мог открыть тайны города, надежно спрятанные на протяжении десятков лет.

Нахману нужно было проанализировать происходящее, но сейчас он чувствовал себя полностью разбитым. Его жизнь во второй раз перевернулась, любимая женщина снова оказалась не совсем той, кем представлялась, а будущее вдруг схлопнулось, отправив профессора в небытие. Конечно, легко было поверить Арабелле, принять очередной обман, забыть о нем и жить дальше так, будто ничего не случилось.

Он был рад хотя бы потому, что Арабелла, в отличие от той, другой, здесь, жива и в состоянии все объяснить. От объяснений на удивление стало легче. И больнее. Знал бы он раньше, он бы помог. Только вот любая помощь уже не имела значения.

Двадцать пять лет в коме.

Двадцать пять лет на крючке спецслужб.

Двадцать пять лет лжи и ходьбы по канату, натянутому между небоскребами.

Двадцать пять чертовых лет жизни между мирами. О, он ее понимал. И хотел бы оттолкнуть, хотел бы – но уже не мог.

Ему за семьдесят. Арабелла – его последний шанс. И, признаться, он ее полюбил. Позволил себе такую шалость на старости лет. В тот момент, когда Арнольд обнаружил пропажу документов по проекту «Алекситимия», уже однажды уничтожившему его личную жизнь и надежду на будущее, показалось, что кто-то затеял с ним злую игру. Он отчаянно хотел верить в непричастность жены, отчаянно стремился к ней и к их странному, но прочному миру, который внезапно стал возможным.

Но теперь перевернулось вообще все.

Арабелла