Мое лицо первое - Татьяна Русуберг
Чуть помедлив, я развернулась и снова налегла на педали. На этот раз направилась в сторону леса. По пути остановилась и зашла в «Факту». Вчера папа выдал карманные деньги на неделю, так что я купила два больших куска пиццы и шоколадное молоко — ведь ни Д., ни я так и не успели пообедать.
При дневном свете «Лесной павильон» выглядел совсем удручающе. Стали заметнее потеки птичьего помета на окнах, проплешины на месте облупившейся краски, заросшие мхом и забитые опадом водостоки.
Я слезла с велика и обошла вокруг здания, ведя своего «коня» за руль. Предчувствие оказалось верным: черный драндулет обнаружился спрятанным в кустах у террасы. Я пристроила свой велосипед рядом и, захватив рюкзак, подошла к двери с наклейкой «Сигнализация». Подергала ручку — заперто. Постучала — тишина.
— Дэвид, — позвала я, склонившись к замочной скважине. — Я знаю, ты там. Открой, пожалуйста. У меня с собой твои вещи. Я забрала их из класса.
Укромная возня птиц в ветвях, гуканье лесного голубя, мелкая дробь дождевых капель по крыше (моросить начало, как только я въехала на заросшую сорняками парковку) — вот и все звуки, которые я слышала.
«Д. точно здесь, — убеждала я себя. — Иначе откуда тут взяться его велосипеду? К тому же вот и мокрые следы на террасе. Наверное, он постирался в реке. Ведь в ресторане воду наверняка давно отключили».
Я поежилась при этой мысли: сколько градусов сегодня утром показывал термометр? Плюс пять? А ведь Монстрик болен!
Снова постучала и позвала — тот же результат. «Может, Д. просто меня не слышит? — спросила сама себя. — Возможно, он слишком далеко от двери?»
Я откинула капюшон с головы и пошла вокруг ресторана, заглядывая в грязные окна, расчерченные дождевыми дорожками. Никого.
«Неужели Монстрик прячется от меня? — недоумевала я. — Но почему?»
И тут до меня дошло. Ну конечно! Если бы я описалась на глазах у Д., стала бы я избегать свидетеля моего унижения? Наверное. Даже точно! По крайней мере, какое-то время, пока не поняла бы, как он ко мне относится после всего. Ведь его мнение для меня не безразлично. Даже наоборот.
Значит, надо убедить Монстрика, что ему нечего меня стыдиться. Ведь во всем виноват Эмиль, а совсем не он. Это мне должно быть стыдно, что я могла думать иначе.
Я вернулась к входной двери и прильнула к косяку. Мне почудилось, что изнутри донесся слабый шорох.
— Дэвид, пожалуйста, открой! — позвала я громче. — Я хочу сказать тебе спасибо. За то, что ты остановил Эмиля. Ты очень смелый! А то, что произошло потом… Не думай об этом. Ты не виноват. Такое с любым могло случиться. Мне все равно, правда! Это ничего не меняет. Мы ведь друзья, верно?
Снова послышался шорох, уже более отчетливо. Я решила использовать последний козырь и вытащила из рюкзака бумажный пакет с едой.
— Слушай, я тут купила пиццу по пути. Ты любишь пиццу? Я взяла кусок с пепперони и кусок с курицей. Они еще теплые, но остынут, если ты не от…
Щелкнул замок. Дверь приотворилась. Ниже пояса Мон-стрик замотался в клетчатый плед, стянув его концы узлом на боку.
— Крутой килт, — ляпнула я и тут же испугалась, что Д. обидится.
Но он просто отступил в сторону, пропуская меня внутрь, и снова запер дверь.
Я прошла в Охотничий зал, где он обосновался. Табличка с названием висела у входа, к тому же чучела уток, фазанов и трофеи на стенах говорили сами за себя. Мертвые птицы и животные мне не нравились, зато тут стояли удобные диваны и был старинный камин, правда давно не топленный.
Я заметила мокрые джинсы, висящие на спинке стула. Памятные трусы Монстрик, видно, куда-то припрятал либо оставил под «килтом». «Надеюсь, он их тоже постирал», — мелькнуло в голове.
— Угощайся. — Я положила пакет с пиццей на стол, поставила рядом бутылку с какао.
Взгляд зацепился за толстую тетрадь в желтой обложке на бордовом плюше дивана. Тетрадь была заложена ручкой, будто в ней только что писали.
— Домашку делаешь? — спросила я как можно более непринужденно и села на диван.
Д. плюхнулся рядом, схватил тетрадь и прижал к груди так, будто желтая обложка была из чистого золота.
— Не волнуйся, списывать не буду, — попыталась пошутить я. — Ешь давай. — Я надорвала пакет, чтобы Монстрик увидел аппетитные куски пиццы.
Д. сглотнул. Посмотрел на еду. На меня. На тетрадку. Снова на меня. Его глаза прояснились. Черный горел решимостью, голубой печально мерцал.
Внезапно Д. протянул мне тетрадь. Его руки подрагивали, он закусил нижнюю губу. Я поняла, что под желтой обложкой скрывается что угодно, но только не домашка. «Быть может, это дневник? — пришла догадка. — Вроде такого же, какой веду я? Может, Монстрик решил посвятить меня в свои тайны? И тем самым показать, что доверяет мне? Хочет быть моим другом?»
Я осторожно взяла пухлую тетрадку. Наши с Д. пальцы случайно соприкоснулись. Мои были ледяными, его — по-прежнему горели огнем.
— Можно? — Я приоткрыла первую страницу.
Д. медленно кивнул.
Я опустила глаза на строчки, написанные мелким убористым почерком, и начала читать.
Желтая тетрадь. Страницы 1—8
Далеко на юге, где зима как прохладное лето, а суша упирается в океан, есть земли, которые люди зовут Королевством Тысячи Садов. Поля там не родят ни пшеницу, ни другие злаки: их покрывает ковер удивительных цветов самых разнообразных оттенков. Если взобраться на холм и посмотреть на окрестности сверху, то покажется, будто стоишь на вершине радуги. Если вдохнешь полной грудью полуденный воздух, то аромат нагретых солнцем лепестков наполнит твою душу и сделает ее легкой, как воздушный шарик. Это и составляло богатство королевства — аромат цветов, который садоводы заключали в склянки и продавали чужеземцам, даже за океан. Потому что стоило откупорить пузырек синего стекла и вдохнуть солнечный аромат, и любая болезнь, любая тоска отступала и сердце наполнялось радостью.
Правил Королевством Тысячи Садов старый король-вдовец. И была у него единственная дочь по имени Лилeя. Слава о ее красоте и добром нраве распространилась далеко за пределы маленького королевства, и царственные женихи не переставали посылать во дворец сватов. Но прекрасная принцесса не спешила сделать выбор. Она знала, что избранник не только станет ее супругом, но и разделит с ней трон, и не хотела, чтобы ее подданными правил жестокий или корыстолюбивый человек. Поэтому каждому
