Мое лицо первое - Татьяна Русуберг
— Кто это тут пищит? — Один шаг, и Эмиль оказался рядом с Д. Он схватил брата за шкирку, чуть не оторвав от пола, тряхнул, сунул кулаком ему куда-то в свитер.
Синяя коробка для ланча вылетела из разжавшихся рук, брякнулась на пол и раскрылась, а ее содержимое выпало на линолеум. Эмиль недоуменно уставился на приготовленные мной бутерброды.
«Он знает, — мелькнуло у меня в голове. — Знает, что обеда у брата не было и быть не может».
Лицо Эмиля исказила жуткая гримаса — полуухмылка, полуоскал. Он перевел мутный взгляд, в котором отражалось что-то непредсказуемое, с Монстрика на меня и обратно.
Живот скрутило от жуткого предчувствия: «Догадался!»
Не знаю, чем бы это все кончилось, если бы парни вокруг не заорали:
— Эмиль, глянь!
— Вот гребаное чмо!
Парень опустил глаза туда, куда смотрели все — на темное пятно, расползавшееся по штанине джинсов Монстрика, и лужицу, натекавшую у его ног.
— Фак! — Эмиль выпустил свитер брата и отскочил в сторону с отвращением на лице. — Ах ты ссань!
Монстрик съежился, прижимая руки к животу. Его пошатывало.
— Что здесь происходит?
Я вздрогнула, услышав папин голос. По закону плохой мелодрамы он широким шагом приближался к месту событий. Взгляд скользнул по бутербродам на полу.
— Почему еда валяется под ногами? — Обычно мягкий голос стал чужим и холодным, и мой первый порыв — броситься папе на грудь и разрыдаться — прошел прежде, чем я успела шевельнуться. — Чей это ланч-бокс? И что… что это, черт возьми, такое?!
Папа уставился на лужицу у ног Д. Родное лицо приняло такое же брезгливое выражение, какое застыло на роже Эмиля.
— Гольфист обоссался! — радостно подсказал кто-то из собравшейся вокруг толпы.
— Обоссался! Чмошник обоссался! — повторяли разные голоса, перекрикивая глумливый смех.
— Прекратите! Тихо! — рявкнул папа, но было уже поздно.
Грудь Д., окаменевшего под чужими взглядами, судорожно поднялась и опустилась. Он развернулся и бросился прочь — поразительно быстро в его состоянии. Ему даже не пришлось никого отталкивать — все сами расступались, давая Д. дорогу. Никто не хотел прикасаться к «сифозному».
— Что тут произошло? — Папа вглядывался в смеющиеся или полные гадливости лица вокруг. Толпа быстро редела. Кто-то наступил на смазанный маслом хлеб, поскользнулся и приглушенно выругался. — Чили? — Он беспомощно обернулся ко мне.
— Пап, я… — Взгляд Эмиля пригвоздил меня к месту. Страх оплел внутренности холодными скользкими щупальцами, мешая дышать и говорить. — Я не знаю. Мне пора на урок.
И я сбежала.
Да, дорогой дневник! Мне бы хотелось написать, что я пошла разыскивать Д. Или что беспокоилась о нем. Или что позже все-таки нашла папу и рассказала ему обо всем. Но это было бы ложью. Потому что тогда я думала только о себе. И злилась — ужасно злилась на Д.
Ну зачем он вмешался? Из-за него все стало только хуже! Теперь Эмиль знает, что я подкармливаю его брата. Вдруг он всем об этом расскажет? Что, если Эмиль догадался и об остальном? Понял, что мы с Д. встречаемся? Что я не пошла на хоккей из-за Монстрика?
Подружка Гольфиста. Парня, который — кроме всего прочего — мочится в штаны. С таким клеймом мне тут точно не выжить. Лучше сразу повеситься. Потому что сменить школу не получится — ближайшая к Хольстеду находится в пятнадцати километрах. И автобус туда не ходит. К тому же после уроков мне все равно придется возвращаться в Дыр-таун, а Эмиль живет прямо напротив нас.
В общем, о самом Монстрике я вспомнила, только когда о нем спросила учительница по датскому. Д. не пришел на урок, хотя его вещи лежали на парте, а рюкзак валялся на полу рядом с ней.
— Да он, наверное, в туалете, — охотно ответили с рядов. — Или домой пошел — штаны переодеть.
— Штаны? — переспросила Симона, которая явно не знала о происшествии в столовой.
— У него бутылки с собой не было, — давясь смехом, выкрикнул Еппе. — Вот он в штанишки и насикал.
Класс содрогнулся от ржача. Губы учительницы сжались в тонкую линию, на щеках проступили розовые пятна.
Я закрыла ладонями уши, сжала голову. Мне словно рвали внутренности раскаленные клещи. И рычаги их назывались вина и стыд.
Да, мне стало жутко стыдно за свои мысли о Д. Ведь он просто хотел помочь. Он единственный, кто хотя бы попробовал заступиться за меня, когда все остальные просто молчали — в том числе и мои так называемые подруги. Монстрик даже переборол свой страх перед братом — а ведь он прекрасно знал, что может сделать с ним Эмиль. А то, что случилось потом… Д. ведь не мог это контролировать. Он же болен. Может, это почки или что-то такое. А еще Эмиль ударил его. Возможно, никто этого не заметил, но я видела, — видела! — как кулак воткнулся Монстрику в бок, как того скрючило, как пальцы разжались, а рот скривился в беззвучном крике.
И теперь ему придется страдать из-за последствий его поступка! Страдать одному, потому что я… Я бросила его. Струсила. Почти предала, когда увидела, как он тонет, и испугалась, что он потащит меня на дно за собой. Неужели я такая же, как остальные? А ведь я сама предложила Д. дружбу, и он мне поверил. Поверил, иначе бы не попытался остановить брата. Поверил бесхребетной трусихе!
Симоне наконец удалось успокоить класс и продолжить урок, но я ее не слушала. Как только прозвенел звонок, быстро собрала свои вещи, дождалась, когда все выйдут на перемену. Потом подошла к парте Д., смела с нее все в его рюкзак — засаленный, потрепанный и пропитанный свойственными хозяину странными запахами. Если Монстрик ушел домой, подумала я, вряд ли он уже вернется сегодня. Значит, ему понадобятся тетради и учебники, чтобы сделать домашку.
В общем, я смоталась с двух последних уроков. Знала, что не выдержу, если меня начнут расспрашивать про Эмиля и Д. Ведь остальные будут ожидать, что я тоже стану говорить гадости про Монстрика, и мне придется снова предать его либо себя. К тому же оставался еще папа. Наверняка он попытался бы разобраться в происшествии. Не знаю, сколько он успел увидеть или услышать, но сил врать ему на тот момент у меня не осталось.
Я засунула оба рюкзака в корзинку на велике и покатила домой, стараясь объезжать места, которые просматриваются из окон учительской. К моему удивлению, велосипеда Д. на месте не оказалось. Он всегда ставил свой драндулет в штатив рядом
