Джон Бердетт - Бангкок-8
— Удивительное дело, — буркнул я и глотнул еще водки.
— И еще потому, что он головастее меня. Слышали бы вы наш последний разговор! Будто индийская научная фантастика. Хотя подозреваю, что Сончай насладился им меньше, чем я, потому что пропал на целых три года.
— Ты вырубился после того, как оскорбил Будду.
— Я оскорбил Будду? В таком случае почему ты меня не застрелил?
— Потому что решил, что ты и так неживой.
— Что же я такого сказал?
— Ты сказал, что Будда — величайший в истории торговец.
— И был прав. — Ямской повернулся к Джонс: — Он продавал пустоту. «Нирвана» означает «пустота». В качестве лекарства от вселенской космической катастрофы, которую большинство из нас называет жизнью, Будда прописал медитацию и образцовое поведение в течение бесконечного множества жизненных циклов, но без всякого вознаграждения в финале. Как вы считаете, кто-нибудь способен продать такое на Мэдисон-авеню? А весь индийский субконтинент купил. Сегодня в мире насчитывается триста миллионов буддистов, и это число растет.
— Еще ты сказал, что он оказался прав. Не помню, чем ты это обосновал.
— Точно. Черными дырами в пространстве, которые можно описать как области, где властвует пустота, поскольку ни света, ни времени там не существует. Замечено, что черные дыры извергают частицы, которые по размерам меньше атомов, и тут же снова поглощают их. Жизнь возникает из ничего и возвращается в ничто. Дым и зеркала, как сказал тот человек две с половиной тысячи лет назад. Магия, да и только, но она способна наделить логикой самый большой после непорочного зачатия предрассудок.
— Вот вы и попались, — заговорила Джонс. — Это всего лишь игра слов. Он продавал пустоту, но лишь в том смысле, в каком вы понимаете ее. А для буддиста пустота — это все, поскольку лишь она обладает реальностью. — Немного смутившись, она снова глотнула водки.
Мы с Ямским улыбнулись. И вдруг Андрей захлопал в ладоши, а я счел необходимым его поддержать. Джонс зарделась, но я никогда не видел ее такой довольной.
— Это ты ее просветил? — спросил меня Ямской.
— Отнюдь. Понятия не имел, что она интересуется буддизмом.
— Интересуетесь? — продолжал допрашивать Андрей.
— Я интересуюсь этим придурком. — Джонс показала на меня пальцем и допила водку. — А буддизм — единственный способ его расшевелить. Хоть какая-то тема для разговоров.
— Я тоже заметил, — кивнул русский. — Он совершенно на тайский лад то и дело клюет носом, но стоит упомянуть о реинкарнации, нирване или относительности истины, как тут же вскидывается. За это я люблю Таиланд. Каждый отличается своим духовным измерением. Даже коп. Даже проходимец. Известные гангстеры заслужили уважение тем, что жертвовали на монастыри и на нужды бедных. Заставляет задуматься.
— О чем?
— О том, куда нас привели последние пятьсот лет западной цивилизации. Если бы мы остались в Средних веках, то улыбались бы так же часто, как тайцы.
— Можете дать мне еще водки? — попросила меня Джонс. — Я всю жизнь ждала подобного разговора. Это намного интереснее школы.
В коридоре послышались шаги, и в дверях появилась женщина в ночной рубашке. После замечания Андрея я как можно внимательнее присмотрелся к ее фигуре. Она была стройная, бледнокожая, с темными, почти черными волосами и огромными зелеными глазами. И показалась мне экзотичной. Джонс тепло, по-женски ей улыбнулась, и она улыбнулась ей в ответ.
— Это Валерия, — объяснил Ямской. — Она доктор наук. Слышала наш разговор, и ей захотелось в нем поучаствовать. Это один из наших миллионов недостатков: русские — вечные студенты. Мы все еще рассуждаем о жизни так, как Запад, который перерос подобные глупости еще лет пятьдесят назад.
— Все лучше, чем трахаться, — хмыкнула Валерия и, подойдя к кофейному столику, отпила из бутылки. — Только я еще не доктор наук — собираю материал для диссертации. — У нее не было такого сильного акцента, как у Андрея, и в ее речи чувствовалось британское произношение. Когда она заговорила, я увидел, какая она резкая. Резкость красивой женщины, которой на все наплевать. Она больше не казалась мне экзотичной.
— Где ты собираешь материал на диссертацию? По вечерам в казино?
Валерия пожала плечами и сделала новый глоток.
— Ты прав насчет русских. Нам нравится ставить на что-нибудь сомнительное, чтобы просадить все. Невероятно! Весь этот секс ни к чему. Если бы я могла отказаться от игры, то отказалась бы продавать тело. Одно не существует без другого. Но мне еще не хватает материала для диссертации.
— Какая у вас тема? — заинтересовалась Джонс.
— Детская психология.
Мы с Ямским заметили тень ужаса на лице американки, но Валерия, завладев вниманием Кимберли, откровенно рассказывала, что ученая степень не стоит в России ни копейки. Однако, имея докторскую степень, она надеется получить работу преподавателя в каком-нибудь американском университете, чтобы продолжать изучать преступность подростков, которых много как на улицах Владивостока, так и Нью-Йорка и Лос-Анджелеса. Она и в самом деле хочет переехать в США.
Как и предсказывал Ямской, полунаучный треп привлек трех других женщин. Они одна за другой появились в гостиной, принеся с собой две запотевшие бутылки водки. И новые пластмассовые кружки.
У Кимберли прошел первый приступ негодования, вызванный тем, что проститутка собирается заниматься детской психологией. Ей нравилась Валерия, и она решила, что эта умная женщина способна стать хорошей приятельницей. Возможно, пока она здесь, в Таиланде, что-то наметится в их отношениях, не исключено, что она поможет ей затем уехать в Штаты. И что там Валерия станет ее закадычной подругой. Они перебрали миллион разнообразнейших тем, а Андрей тем временем развивал теорию, что материализм — это суеверие двадцатого столетия, период темноты и невежественности, который сменится озарением магии. Он намеревался покорить меня, что лишний раз доказывало: этот человек совершенно не понимает презирающего магию буддизма. Но я пока не собирался его расстраивать. Другие три женщины безостановочно болтали на русском, пересыпая речь английскими словами, и, кажется, обсуждали выгоднейшую стратегию при игре в блэкджек. Водка лилась рекой, шум усиливался, и я замолчал. Это было сборище белых. Я наблюдал неумолимую силу западной культуры с ее тягой заполнять все и вся, пока не останется ни пространства, ни тишины.
— Андрей, — начал я, — случалось так, что с кого-нибудь из твоих девушек сдирали кнутом кожу?
Наступило гробовое молчание. Джонс смутилась и покраснела. Валерия осеклась на полуфразе и уставилась на меня зелеными глазами, которые больше не казались такими прекрасными. Ямской резко отвернулся к стене, три женщины, видимо, почти не знавшие английского, потупились. Ямской посмотрел на меня и скривил губы:
— Ты пришел, чтобы спросить меня об этом?
— Да.
— Вон!
— Энди! — попробовала вмешаться Валерия.
— Убирайся из моего дома!
— Энди, нельзя так разговаривать с тайским полицейским. Прекрати. Ты русский сутенер и работаешь в чужой стране.
На мгновение мне показалось, что Ямской меня ударит, — он даже начал подниматься, но был слишком пьян, снова упал на пол и, словно ему отказали руки и ноги, уронил голову на подушку дивана.
— Зачем? — Он умоляюще на меня посмотрел. — Зачем заново вытаскивать все это на свет? Разве и без того недостаточно? Разве мало времени я провел в этом чистилище? В чем моя вина?
Я повернулся к Валерии. Ее цинизм среди неподдающихся разгадке русских эмоций мог оказаться именно тем, что мне требовалось.
— Вы понимаете, о чем я говорю?
— Вы говорите о Соне Людиновой.
— Заткнись! — оборвал ее Ямской.
— Не смеши меня, Андрей. Весь Владивосток только и говорит об этом. Почему мы не можем сказать ему?
— Он уже знает. Это же хитрый тайский коп.
— Не знаю, — покачал я головой. — А что я должен уже знать?
— А если не знаешь, что тебе надо? — Расстроенный Ямской с трудом владел языком. — Это все… тс-тс… шито-крыто. Даже если во Владивостоке треплются на всех углах, здесь — молчок! — Он схватил бутылку и поднес ее к глазам. — Дерьмовая судьба! И это я, кто когда-то копошился у ног великого Сахарова? — Он разрыдался. — Да-да, именно копошился.
— История Сони Людиновой трагическая, но не типичная, — объяснила Валерия. — А если бы была обычной, ни одной из нас здесь не было бы. Мы же не сироты и не уличные шлюхи. Мы умные женщины, решившие подзаработать в трудные времена. Мы не стали бы так рисковать. Соня была иной.
— В каком смысле иной?
— Уличной проституткой. Никакого образования. Родилась в семье уголовников, здоровая и выносливая. Настоящая сибирячка. Ничего не боялась. Считала, что мужчины — тупые животные, которых легко водить за нос. Я сама не в восторге от мужчин, но считаю, что женщине опасно так думать. Особенно на нашей работе.
