Джон Бердетт - Бангкок-8

— Вы знаете, кто это сделал?

— Да.

— В таком случае должны понимать, что она невиновна с человеческой точки зрения.

— Но не с точки зрения закона.

— Я говорю о личной морали.

— Вот ее-то в академии нас учили не принимать во внимание. Мы называем это игрой воображения. Мораль исключается. Только закон имеет значение.

— Культурный шок. Только игра воображения имеет значение. Даже презираемый вами Викорн обладает строгой моралью, от которой никогда не отступит. Он водил меня в перестрелки, где легко мог погибнуть сам. Он храбрый вождь. Можно считать его динозавром, но есть причины, которые заставляют нас его любить. Мы не жалуем трусов.

— Вы хотите, чтобы я держала язык за зубами?

— Да.

— Вы мне отдадите Уоррена?

— Не знаю, вправе ли я. Возможно, он принадлежит мне. Ведь он убил не вашего напарника.

— Но вашего он тоже не убивал.

— Но кармически он в ответе.

— Очень легкий аргумент. Но его можно повернуть против вас. Кто знает, может, он убил меня в сотне прежних жизней и теперь должен поплатиться. Любой детектив, кто охотится за людьми, скажет вам, что в его действиях нет ничего личного. Но бывают случаи, когда нами правят совершенно иные чувства. Отдайте мне Уоррена, Сончай. Давайте заключим сделку.

— Я подумаю.

Мы свернули в Паттайю и медленно поплыли в потоке транспорта по главной набережной.

— Глазам своим не верю! Неужели название того бара в самом деле можно перевести как «Лоханка и член»? — встрепенулась Джонс. Ее настроение круто изменилось — она разозлилась. — Есть здесь хоть что-нибудь, что не посвящено сексу?

Она попала в самую точку. По всей набережной расположились цепочкой бары, и в каждом ждали девушки, готовые за пятьсот батов исполнить любое желание клиента, если только он не причинит им боли. Мы мирный народ и боли не любим. А также не любим людей, которые причиняют боль. Мы не придаем закону, сексу и смерти больше значимости, чем они заслуживают, но сознательно заставлять людей страдать — это совершенно не по-буддистски.

Кимберли отвернулась от окна и, забыв про бары, снова заговорила о деле:

— У вас есть объяснение, почему Фатима оказалась в галерее Уоррена?

— Никакого. Согласен, это загадка.

— Вроде той, как удалось запихнуть в машину питона?

— Как удалось запихнуть — второй вопрос. Первый: зачем потребовалось его туда запихивать?

— Я знаю.

На Наклуа-роуд я велел шоферу выпустить меня и Монитора из машины. Мы быстро двинулись по жаре к витрине магазина с пиратскими CD; большинство дисков были с играми.

— Я знаю, для чего ты это делаешь, — доверительно проговорил Монитор.

— В самом деле?

— Хочешь трахнуть белую женщину. Повезешь ее в гостиницу?

— Пока не решил.

— Не стоит понапрасну тратить свои деньги.

— То есть?

— «Плейстейшн-один» абсолютное старье. Признаю, она недорогая, но совершенно не ценится. Ее невозможно перепродать.

— А другие?

— «Икс-бокс Майкрософт» неплохой. Но для него очень мало программного обеспечения.

— А «Гейм-куб»?

— «Гейм-куб» — то, что надо, но устарел.

— Что же остается?

— «Плейстейшн-два». Обалденная вещь. Можно грузить из Интернета, читает все, что предназначено для «Плейстейшн-один». Позволяет смотреть секс-фильмы на DVD и играть в игры.

— Для этого же потребуется компьютер.

Монитор удивленно покосился на меня.

— Она, как все игровые приставки, подключается к телевизору.

— Правда? Не знал. И сколько стоит эта «Плейстейшн-два»?

— Семнадцать тысяч батов.

— Семнадцать?

— Ты же хочешь, чтобы я убрался с твоей дороги и помалкивал?

В магазине Монитор сразу же вступил в непонятную для непосвященного дискуссию с продавцом, парнем лет пятнадцати с колечками в бровях. Они обсуждали последнюю версию игры «Решающая фантазия». Продавец презрительно хмыкнул — судя по всему, «Решающую фантазию» он ставил ниже «Победителя драконов VII» и даже ниже «Марио». Монитор с этим не соглашался.

— Издеваешься. Как это так, чтобы «Марио» была лучше «Решающей фантазии»? «Решающая фантазия» — обалденная вещь.

Продавец пожал плечами:

— Слушай, я здесь работаю. Как ты думаешь, что я целыми днями здесь делаю? Играю в игры. А ты чем занимаешься?

— Я коп.

— Вот и получается, что не тебе со мной спорить. Говорю тебе, «Победитель драконов VII» обалденнее «Фантазии». Долбишься сто часов.

Монитор пришел в замешательство:

— А концовка?

— Обалденная.

— А как насчет стрелялок? Какая, по-твоему, лучше?

— По-моему? Ничего нет лучше «Воображаемого чемпионата». Оружие…

— Обалденное?

— Абсолютно обалденное.

— Сколько игр вы даете с машиной?

— Обычно пять, но, поскольку ты коп, дадим десять.

Монитор объяснил мне, что выбор займет порядочно времени.

— Порно есть? — спросил он у продавца.

— У нас есть все, — ответил парень. — Какое тебе порно? Обычное, пидорское, лесбийское, садо-мазо? Кнуты и свечной воск? Групповуха? Какая нужна раса: фаранги, китайцы, индусы, тайцы, латиносы?

— Латиносы? А что это за порно с латиносами?

— Обалденное.

Продавец увлек Монитора в кабинку с работающей «Плейстейшн-два» и загрузил диск. На экране тут же появилась сидящая на скамейке в парке черноглазая обнаженная южноамериканская красотка. Один за другим возникли мускулистые мужчины с разным цветом волос: блондин, шатен, брюнет — явно чтобы отличать их друг от друга. Монитор со знанием дела перемотал игру вперед, задерживаясь в точках совокупления и оценивая картинку глазом знатока. С латиносами он покончил за пять минут. И продавец поставил игрушку посерьезнее — «Победителя драконов VII». Мой коллега моментально разобрался в правилах и произвел впечатление на продавца своим искусством владения мечом. Я расплатился за игровую приставку и вышел на улицу. Агент ФБР ждала меня в машине.

— Так просто? — спросила она.

Я кивнул. Когда Монитор сражался с драконом, на его лице появилось выражение, отдаленно напоминающее интеллект. Я подумал, что в этом есть некая культурная мораль, но Джонс не оценила бы подобных мыслей.

— Во что он играет? — спросила она.

— В латиноамериканское порно и в «Победителя драконов VII».

— Полагаете, этот тип из ближайшего будущего человечества?

— Почему так получается, что вам позволительно говорить подобные вещи, а мне нет?

— Намерены снова поспорить?

— Не собираюсь.

— Как вы ему объяснили, что желаете от него избавиться?

— Дал понять, что хочу вас трахнуть.

— Разве ваш буддистский кодекс не запрещает лгать?

— Это относительная правда.

— Хотите превратить ее в абсолютную?

— Мы через это прошли. И установили, что несовместимы ни в культурном, ни в духовном плане.

— Подразумеваете, что всему виной мой несговорчивый американский характер? Вас от него воротит?

— Вы прекрасный агент.

— А что, если я стану мягче? Говорят, масло «Джонсонз бэби» этому очень способствует. — Кимберли усмехнулась и, избегая моего дикого взгляда, отвернулась к окну. — Это я в плане обмена информацией, — сказала она улице. — Протокол. Ваш полковник в этом вопросе очень щепетилен. Но и мы тоже.

В конце набережной мы свернули налево, затем направо. И на половине пути к Джомтьен-Бич съехали на частную дорогу к первоклассному кондоминиуму. Первоклассному — по тайским меркам. Покрытие дороги так и не удосужились починить с тех пор, как я приезжал сюда в последний раз несколько лет назад. Нам пришлось сидеть и ждать в машине, пока охранник откроет главные ворота.

Я рассчитал время на поездку с учетом транспортных проблем, и мы прибыли на место около полудня, когда все порядочные русские находятся в состоянии между трезвостью и пьяным забытьём. Было двенадцать минут первого, когда мы поднялись в пентхаус на тридцать седьмом этаже и я нажал на звонок. До этого я лихорадочно размышлял, стоит ли предварительно позвонить, и решил, что нет. Если Ямского застать с полудюжиной сибирячек без виз, или с просроченными визами, или явно с проститутками, он будет только разговорчивее. Все зависит от того, насколько он пьян. Если чрезмерно, то может вырубиться, как в прошлый раз. А если будет трезвым, замкнется в себе и, погрузившись в русскую меланхолию, откажется общаться.

Я решил, что мне повезло: дверь открыла белая женщина лет двадцати шести, с обесцвеченными волосами, толстыми губами и звериным взглядом, который она, видимо, считала неотразимым. На ней было очень короткое черное платьице с глубоким вырезом на груди. Ее духи не отвечали стандартам моей матери, но эта женщина вряд ли долго жила в Париже. Она смерила меня невидящим взглядом и уже собиралась закрыть дверь, но я успел показать удостоверение.