Все оттенки боли - Анна Викторовна Томенчук
– Это излишние…
– Поверьте. Любых мер будет недостаточно. Ваш самолет через три часа, поспешите.
III
Парня звали Ален, ему было девятнадцать, и он действительно учился в Сорбонне. По крайней мере, никаких поводов сомневаться в своей принадлежности к прославленному учреждению он не давал. Ален сообщил, что поступил в университет со второго раза, но говорил об этом так просто и с таким юмором, что не поверить было невозможно. Почему со второго? Провалил экзамен, а потом год работал в психиатрической лечебнице уборщиком, чтобы проникнуться духом этого места. Не передумал ли после этого становиться врачом-психиатром? Нет, конечно, наоборот, укрепился в своем желании. Ведь нет ничего интереснее, чем сломанная человеческая психика.
Холодность вкупе с живой любознательностью придавала ему совершенно особенный демонический вид. Он казался взрослым и зрелым. Невысокий, пониже отца, но статный и изящный, даже худой, Ален был очаровательно нервным. Он казался таким глубоким, что даже Жаклин, привыкшая к тому, что с детства ее окружали неординарные люди, разглядела в его изломе свою особенную бездну, в которую хотелось заглянуть. К тому же она была уверена, что способна «вылечить» любого. Как будто она должна была миру отдать то, что забрала мать.
Анна поглощала людей. Жаклин считала, что должна стать опорой и поддержкой для других, не вполне отдавая себе отчета в том, что ни одна мать Тереза в этом мире еще счастлива не была, а люди до безобразия жестоки в своем стремлении присосаться к чужой энергии. В шестнадцать ты об этом не думаешь. В шестнадцать ты ловишь аромат парфюма, примечаешь мелкие особенности походки и мимики, откликаешься на фразы, в которых находишь собственное отражение, и наивно считаешь, что вот с этим человеком ты точно проведешь всю свою жизнь. Впрочем, о жизни Жаклин не думала. Она смутно представляла, что такое постоянные отношения, зато очень хорошо видела, что такое страсть. И этой страсти ей хотелось, пусть еще пока по-девичьи, хотя ее детство и отрочество было отравлено влиянием матери.
Ален же на откровенные сигналы, яркий макияж и невербалку не реагировал. Он поддерживал разговор, постоянно приглашал Жаклин погулять, но ни разу не пытался поцеловать. И почти не обнимал. Только при встрече и прощании, не удерживая ее близ себя дольше, чем того требовал пресловутый подростковый этикет.
Может, она для него всего лишь девчонка?
После разговора с отцом Жаклин шла на свидание как на каторгу. Ее терзали сомнения. Может, она не подходит ему? Ну, совсем не подходит. Она мелкая, еще нескладная. За ней бегают все парни из школы, но школа и университет – разные миры. Может, у него кто-то есть? Или он из тех, кто ставит учебу превыше всего?
К моменту, когда Жаклин добралась до кафе, она решила, что сегодня его поцелует. Самое страшное, что случится, – он разозлится и уйдет. Ну, лучше сейчас, чем потом?
Нет. Лучше никогда, чем когда-нибудь.
Снова закусив губу, она вошла в кафешку. Ален сидел за их столиком. Да, у них появился самый настоящий «свой» столик. Место, где он впервые подошел к ней вне университета. Она читала Кенберга, он пришел с учебником по психиатрии. И просто сел напротив, не спросив разрешения. Это случилось через пару дней после мероприятий в Сорбонне.
Давно она так не радовалась, как в тот момент. И хотелось вернуть это ощущение всемогущества, сделать что-то еще очень резкое – и снова окунуться в иррациональное счастье, неотличимое от эйфории. От одной мысли о том, что она собиралась сделать, краска бросилась в лицо, и Жаклин улыбнулась, ловя его взгляд.
Увидев девушку, Ален приветственно поднял руку.
– Я заказал тебе зеленый чай с жасмином. И эклер.
– Почему не кофе? – притворно возмутилась она, наклонившись, чтобы поцеловать его в щеку. Губы кольнула легкая щетина, Ален не отстранился.
В нем как будто что-то изменилось.
– Потому что вечер. Собралась ураганить до утра?
– В одиночку это невесело.
Она села за стол, бросила рюкзак рядом и заглянула в глаза Алену.
– Кто сказал, что в одиночку? – Он изогнул бровь. – Но все равно не рекомендую. Кофе в больших количествах вредит психике.
– Включился доктор. Ты пока еще студент!
Она буркнула эту фразу, хотя по-настоящему злиться не могла. Что-то в его новой заботе заставляло сердце сжиматься от удовольствия. Это было особенное чувство. Новое. Жаклин хотелось понежиться в нем еще чуть-чуть.
Ален склонил голову набок по-птичьи, глядя на нее прищуренным глазами; по его взгляду было решительно невозможно прочесть, о чем думает парень. Медовые глаза пьянили и обволакивали, Жаклин сделала пару глотков чая и почувствовала, что уплывает. Нет, не физически.
Наверное, сегодня действительно все получится. Получится прояснить.
Ей шестнадцать. Возраст согласия. Даже юристы по всему миру считают, что это уже не детство. Это уже юность. А юность создана для того, чтобы набивать шишки. А еще для того, чтобы пробовать новое. Чтобы жить! Она и жила. Как умела.
Еще глоток.
Эклер оказался волшебным. Настолько нежный и вкусный, что она зажмурилась, как котенок. И пришла в себя, только услышав тихий смех.
– Какая ты еще девчонка все-таки.
– На себя посмотри, юнец.
«Юнец» расхохотался. Да что с ним? Ален выглядел так, как будто все это время скрывал от нее свою истинную сущность, а теперь проявился. И этот новый парень ее даже пугал. Куда делся милый интроверт? Откуда в нем столько уверенности? Сколько они не виделись? Дней десять, кажется. Он уезжал куда-то с родителями. И вот вернулся. И все это во время учебного года. Отчаянный малый!
– Хочу пригласить тебя кое-куда.
Ален заглянул ей в глаза, и Жаклин потеряла дар речи. Внутри поднялась горячая волна, и девушка вцепилась в чашку, чтобы хоть как-то стабилизироваться.
– Куда?
– Секрет. – Он улыбнулся. – Тебе понравится. Обещаю.
IV
– Они ушли минут сорок назад.
Администратор кафе боялась смотреть ему в глаза, но Кристиан не отступал.
– Куда?
– Месье, я не могу ответить на этот вопрос.
Девчонке было лет двадцать. Только «двадцать» у каждого свое. У нее оно равносильно «это моя первая работа, месье, пожалуйста, не кричите на меня, на меня и так все время орут дома».
– Подробно опишите все, что помните.
– Они просидели примерно час, – монотонно заговорила она, глядя в одну точку, расположенную за его правым плечом. – Оставили чаевые.
