21 день - Анн-Кристин Гелдер
Прошло три недели с тех пор, как она получила первое электронное письмо.
Трех недель хватило, чтобы превратить ее, беспечную обывательницу, в бледную тень самой себя.
Три недели, на протяжении которых она почти не могла спать от страха.
Три недели неверия и отчуждения.
Три недели сущего ада.
Ее преследователь так и остался неизвестным. Тень хорошо скрывает его.
Но кто способен на подобную жестокость?
У нее не было даже возможности защититься. Она даже не узнала, за что ей все это. Не узнала, какой смысл избирать целью именно ее.
В свой последний день она была, как никогда, близка к срыву. Утром ей пришло еще одно электронное письмо с извещением о ее смерти. Такое — не впервой, но она понимала, что больше писем не будет. И жизни не будет тоже.
После нулевого дня все кончится.
Страх запретил ей доверяться кому-либо. Страх неприятия, насмешек, сомнений в ее здравомыслии — страх быть отвергнутой. Так что она терпела все это одна.
И вот ее час пробил. Она, еще живая, пытается делать хорошую мину при плохой игре. Она гуляет, общается, играет всю ту же роль довольной всем обывательницы. Ходит в школу. Пытается удержать остатки самообладания.
Но…
Вот она идет домой. Дом ее родителей в отдаленном районе. Чтобы до него добраться, нужно перейти мост. Мост над оживленной железнодорожной веткой, переход через который никогда ее не пугал.
На этот раз все будет по-другому.
Она знала, что-то будет ждать ее там.
Она знала, что на мосту должно произойти что-то ужасное.
История в электронном письме предсказала такой исход.
В ста метрах от моста она заметила преследователя.
Он называет ее имя. Его голос такой неясный и глухой, как шепот ветра. Но ветер не может знать ее имени.
Она ускоряет шаги, оглядывается через плечо. Не одна, а две фигуры в черных очках и с фонарями в руках приближаются. Слепящий луч бьет по глазам: она не разбирает их лиц.
Они все зовут ее по имени.
И она бежит. Да только куда бежать? Зачем?
Впереди железнодорожная насыпь, исчезающая в грязно-сером вечернем свете, и мост. Остается лишь один вариант. Единственный шанс на опасение — стать быстрее преследователей. Так что она бежит так быстро, как никогда в жизни не бегала.
Всего несколько метров до моста, но и там ее уже ждут в темноте. Еще пара фигур в черном. Безликая пара.
В ушах звенит пульс, она так часто и громко дышит, что не разбирает лязг приближающегося состава.
Вниз по насыпи. Или так, или смерть.
Она рывком бросается влево, не обращая внимания на крики позади нее, скользя по крутому склону. Гравий острый, он рвет на ней одежду, царапает. Она не чувствует боли. Ничего уже не чувствует. Такая же омертвевшая, как серый камень, на который брызжет алая кровь.
Земля начинает дрожать. Рельсы вибрируют. Наплевать.
Смерть идет по пятам.
Она должна убежать, спастись. С обеих сторон крутой склон.
Она прыгает. Но очень неловко, неудачно. И прыжок становится падением.
Ее руки сжимают вибрирующий металл, ее лицо рядом о рельсами.
Рельсы! Надо отползти, пока поезд не подоспел.
Но ее нога застряла. Она стреножена. Не может двигаться.
Поезд приближается. Неудержимый. Она должна отползти раньше…
Оглушительный лязг. Вопль стали. Финал неизбежен. Его не остановить.
Последняя попытка спасти себя.
Боль сокрушительна.
Колеса высекают искры. Они впиваются ей в тело. Жгут. Больно. Очень больно.
А потом все пропадает.
Смерть.
Мое сердце колотится так громко, что мне кажется, я слышу эхо, отскакивающее от стенок фургона.
Этот текст — самый длинный. И кое-что отличает его от всех предыдущих. Все, что я получала до этого момента, было так или иначе подправлено. Подстроено и выдумано специально под меня. Под те ситуации, в которых я вполне могла оказаться.
Но этот текст — в точности такой, как мы когда-то послали Астрид.
Не убрано упоминание школы, написано о неосведомленности жертвы — она не знает, за какие же грехи на нее свалилось все это.
Слово в слово. Точь-в-точь.
В этот момент ко мне приходит озарение, каким может быть мой личный сценарий нулевого дня, и я забываю глотать.
Когда я снова просматриваю эти жуткие строки, слезы наворачиваются на глаза и капают на бумагу. Но на этот раз слезы не страха, а сочувствия и стыда. За последние несколько недель я не только поняла, я действительно прожила все то, через что мы когда-то прогнали Астрид. Этот текст заставил меня впервые задуматься о том, что я, возможно, заслужила наказание. Впервые я чувствую не только сожаление, но и глубокое раскаяние. И жгучее чувство вины.
20
Проходит много времени, прежде чем ко мне возвращается способность двигаться.
Встаю, разминаю затекшие конечности и снова возвращаюсь на свое лежбище. Сделав глоток воды, скрючиваюсь на одеялах. По мере того как адреналин покидает тело, освободившееся место занимают трепет и смирение.
Пришло время столкнуться с реальностью. Даже если я до сих пор не знаю, почему именно Фил мне мстит, предельно ясно, что история Астрид — последняя. Электронных писем больше не будет.
Я еще не сломлена полностью, но близка к этому. Я ничего не могу предпринять, не смогу защититься. Я обречена ждать, когда Фил решит претворить в жизнь свой больной план. И я больше ни на минуту не сомневаюсь, что мой последний путь приведет меня к тому мосту, где все закончилось… и началось одновременно.
При мысли об этом меня накрывает новая волна страха.
Но с ней же приходит какая-то отчаянная решимость.
Разве я не хотела дать отпор вынужденному бездействию? Что случилось с этим моим решением? Сижу и дрожу в своей тюрьме, вместо того чтобы защищаться до последнего вздоха.
Нужно вернуть свою прежнюю уверенность и попытаться сбежать, каким бы малым ни был шанс.
Конечно, крайне маловероятно, что меня кто-нибудь найдет, поездка длится уже не первый час, неизвестно в каком направлении. И тем не менее в моей голове начинает вырисовываться план.
В следующий раз, когда Фил откроет двери фургона…
Но как насчет проклятой цепи на ноге? — обрываю я себя.
В слабом свете зажигалки тщательно осматриваю каждый дюйм стен.
