Иван Царевич и серый морг - Янина Олеговна Корбут
Логичнее было бы сначала найти приятеля, а потом вместе обследовать погреб. Но мне казалось, что, если я отойду от этого места хоть на пару шагов, оно немедленно скроется в потусторонней дымке стремительно темнеющего мира. Наконец я проделал себе отверстие достаточное, чтобы влезть внутрь.
Глубоко вдохнув, словно перед прыжком в воду, я пригнулся и полез в чернеющую дыру. Ступени были целыми, и я спустился вниз. Выдохнул, только оказавшись внутри.
Каждую секунду я ждал, что на голову что-то обрушится. Было темно, пришлось снова включить фонарь. Я поставил его на ступенях. И тогда увидел в углу труп. Осознав опасность всем своим существом, попятился, лихорадочно разыскивая сзади руками источник света. Уже почти выскочил наружу, но решил, что для укрепления духа будет полезно осмотреть эту находку тщательнее. Трупом, по виду свежим, оказалась женщина.
В тусклом свете фонаря её профиль выглядел, прямо скажем, довольно жутко. Я поспешил отвернуться, хотя трупов уже повидал немало и был уверен, что привык.
– Чёрт знает что, – пробормотал я, просто чтобы услышать собственный голос. Это подействовало отрезвляюще, и я наконец додумался спросить:
– Вы меня слышите?
Фонарь выхватил дальний угол склепа, и там я обнаружил источник вони. Это был ещё один, уже полуразложившийся труп. Я неровно вдохнул и прижал тыльную сторону ладони к носу. Попытался смотреть вниз, чтобы не видеть этот ужас, и машинально потёр вторую ладонь о штаны. В груди что-то сдавило – сердце тяжело забухало, учащая ритм. На осмотр второй находки моральных сил уже не хватило. Хоть бы с первой разобраться.
Стиснув зубы от омерзения, охватившего меня, я приподнял женщину и попытался перевернуть её набок. Надо было понять, от чего она умерла. Я пытался не думать о том, что это дама, потому что обращался с ней довольно небрежно. Но она, как назло, была довольно тяжёлой, и на месте своём утвердилась прочно. И вдруг я явственно услышал чей-то слабый голос:
– Темно…
– Вы живая? – подскочил я на месте. – В смысле, вы ещё говорите! Сколько же времени прошло? Ну, с того момента, как вас убили?
– Никто меня не убивал, я сама умерла. У меня порок сердца, ещё в юности диагноз поставили…
– Как вас зовут?
– Серафима.
– Откуда вы?
– Из лесной деревни.
– Ох, а мы же её ищем… – я нервно взъерошил волосы, потому что по опыту знал: счёт идёт на минуты. Мне ещё ни разу не удавалось разговаривать с мёртвыми дольше получаса. – Как пройти? Расскажите, что у вас там?
– Дело пытаешь или от дела лытаешь?
Мне показалось или это был первый труп, способный иронизировать?
– Что это за старьё? – фыркнул я, несмотря на мандраж. – Богатырская дилемма? Вы не Баба-яга часом?
– Вспомнилось из детских сказок. В деревне добрые люди живут и лечатся. И духовно, и телесно.
– Вам лечиться уже поздновато.
– Он такого неверия не прощает… – укорила меня Серафима.
– Кто он? Ваш главный? Тот, кого вы беспрекословно слушаете?
– Он великий человек, потому что…
– Кто бы он ни был, он великий засранец, который наживается на ваших несчастьях, – меня внезапно охватила злоба.
Мы ещё немного попререкались, потому что Серафима упорно отказывалась называть их главного иначе как «Он», но я боялся упустить время и примирительно добавил:
– Ладно-ладно. Расскажите о себе.
История, которую поведала Серафима, была невероятной. Началось всё с объявления, которое она, одинокая женщина, увидела на остановке. В нём верующих приглашали на разбор Библии. Когда она стала ходить на собрания чаще, узнала, что церковь эта не православная (эти называли себя пятидесятниками), но тогда она не увидела в этом чего-то странного. Ей казалось, что раз все учения о Боге, то какая разница, как называется религия. Занятия проводили муж с женой, оба пожилые, их дочери пели псалмы. Часто с ними приезжал муж одной из дочерей и его сестра. В общем, это был такой миссионерский десант. Занималась Серафима в этом кружке около года.
– Потом внезапно занятия прекратились. Нам сказали, что религиозные собрания в школах решили запретить. Какое-то время занятий не было нигде, и тогда я стала посещать собрания, которые устраивали на природе. Мы всё так же продолжали встречаться по домам, это было дополнительно, помимо воскресных собраний. Однажды наш Глава спросил, не хотим ли мы изучать Библию не вразнобой, кому что нравится, а по специальному плану, составленному его женой. Конечно, мы хотели. И тогда мы стали приезжать сюда. Это место нам предоставил какой-то меценат. Постепенно многие обжились и стали тут оставаться на ночь, сначала жили только летом, а потом остались и на зиму. Но в конце прошлой зимы Глава с женой сказали, что на время уезжают в паломническую поездку, и больше их не видели. Ходили слухи, что они пошли «на повышение» и теперь проповедуют где-то в столице. Но так как многие члены общины уже сами были подкованы, то занятия проводились и дальше своими силами. На собрании решили, что так даже лучше, потому что в наших рядах уже намечались брожения: кое-кто был недоволен методами Главы, их обширными полномочиями.
– То есть все, кто попадали в поселение, находились там по своей воле? – не поверил я, потому что всё это противоречило моей теории о бедных людях, которых заманивали и убивали. Я был уверен, что взаперти этих несчастных держат больные, маниакальные и чудовищно жестокие нелюди.
Ответом мне была тишина.
– Чёрт! Чёрт…
Серафима замолчала, а я так и не успел узнать главное. Даже про медальон не спросил!
Внутреннее ощущение времени подсказывало: пора возвращаться к дороге. Я попытался замаскировать вход ветками, но сил снова таскать всё, наваленное у входа, не было. Поэтому вышло так себе. У поворота я два раза протяжно свистнул, как мы и договаривались, и на этот звук из-за кустов появился озирающийся Вовка.
– Что, тоже голяк? – шёпотом спросил он. – Давай тогда в следующий раз приедем, а то ночью тут жутковато.
– Я тебе сейчас такое расскажу. Только давай сначала тачку найдём да свалим отсюда подальше.
На удивление дорога назад показалась вдвое короче. Мы почти всё время шли прямо и безошибочно нашли место, где прятали машину. Когда мы с Сусликом снова оказались в спасительном тепле салона, признаться, я выдохнул с облегчением. Висок привычно заныл, заболели глаза. Уже зная, что это за боль, я сразу проглотил две обезболивающие таблетки, которые теперь регулярно таскал с собой. Вовка, узнав про труп, заметно побледнел. Ему нужно было переварить эту новость. Я же уже с ней немного пожил, потому принялся недоумевать:
– И вообще, откуда тут взялись верующие? Думаешь, мы шли по ложному следу?
