Иван Царевич и серый морг - Янина Олеговна Корбут
Весь двор, весь город вдруг наполнился торжественной тишиной, которая наступает за минуту до того, как происходит что-то непоправимое.
Лена опустила глаза, а я достал из кармана медальон, положил его ей в руку, развернулся и зашагал. Просто зашагал, чтобы быстрее уйти. Наверное, таким мне и суждено было запомнить наше прощание – её волосы, сдуваемые с лица лёгким ветром, пыльная дорога и невысказанные чувства. Кажется, здесь и кончается вечная весна. Кончается предчувствие чего-то большего. Может, просто закончилось детство.
Когда я вернулся на то же место с небольшим пакетом, они уже уехали. А я всё смотрел на эти яркие листья, на это эмалевое небо… У меня впервые так сильно болело в груди.
С другой стороны, даже лучше, что всё вот так, сразу. Без расшаркиваний и всего этого отрицания-гнева-торга. Что случилось, то случилось, теперь живу с тем, что есть.
«Ну её к чёрту. Обоих к чёрту, – вдруг сердито подумал я. – Что мог – сделал. Я помог ей. Хватит. Пусть катится в свою Москву, в свою роскошную жизнь. У меня экзамены…»
Дома достал початую бутылку коньяка из холодильника, хотел закурить, но решил, что на крыше будет как-то символичнее прощаться с прошлым. Покурю и поеду в больницу к Суслику. Меня остановил телефонный звонок.
– Иван? – глухо, будто издалека, сказала трубка голосом Сафронова. – Ты прости меня. Полина всё рассказала. Наверное, не простишь. Или поймёшь, когда сам отцом станешь.
Мне показалось, что он пьяный, но уточнять я не стал, только спросил:
– Что случилось тогда с моими родителями?
– Когда-нибудь я расскажу тебе. Пока могу сказать только, что аварии не было. Её инсценировали потом… Поверь, тебе лучше не знать, что там произошло…
– Хватит себя выгораживать! Я уже не ребёнок, найдите в себе мужество признаться…
– Прости.
В трубке раздались гудки, я схватил телефонный аппарат, швырнул его об стену, вышел и запер дверь. Я сидел на нашей с Сусликом крыше, смотрел на мой город, пил коньяк маленькими горячими глотками и вместе с коньяком проглатывал что-то солёное.
* * *
Через пару дней меня вызвали в прокуратуру, со мной ездили Вася, Димка и дед, так что волновался я зря. Сложно описать, какой резонанс пошёл от нашего дела. Журналисты, подхватив Ленину статью, сразу же окрестили всё произошедшее «делом о лесных трансплантологах». Следом за майором взяли нескольких милицейских. Кажется, кто-то из них сразу пошёл на сотрудничество со следствием и стал давать показания. Тщательные обыски в поселении помогли обнаружить замаскированный подвал-бункер, приспособленный под хирургическое отделение, – оборудование успели вывезти, но остались медикаменты, следы крови, бинты. Всё указывало на проведение там специфических операций.
Конечно, работы следователям предстояло много, но немало влиятельных людей, включая тестя Васьки, обещали помочь. Это вселяло надежду, что оставшиеся на свободе преступники понесут заслуженное наказание. Я помогал составлять фотороботы боксёра, лжегаишника и типа в кепке. В последнем, кстати, быстро опознали находящегося три года в розыске члена бывшей Варламовской группировки.
Кто напал на поселение в ту злополучную ночь, так и не установили, списали на разборки между своими же. Примерно через неделю, в пятницу, я проходил мимо ресторана и видел, как Гураму помогали пересесть в инвалидную коляску. Я отсалютовал ему, и, как мне показалось, он едва заметно улыбнулся. Как будто принял мою благодарность.
Я тоже получил свою минуту славы. Обо мне писали в газетах, называя бесстрашным героем, к нам в морг приезжало телевидение. Хотя не скажу, что это меня радовало. Чувствовал ли я, что стал другим? Наверное, нет. За эти месяцы я уже столько раз превращался из героя в труса, потом из труса обратно в героя, что уже запутался. И хотел просто снова стать самим собой.
Суслик, который, в отличие от меня, охотно давал интервью, стремительно шёл на поправку и уже заглядывался на медсестричек. Со дня на день его должны были выписать, и мы собирались отметить это дело дружескими посиделками на крыше. Димка уехал мириться с женой, дед с Васькой затеяли помочь с ремонтом кухни Любочке, а меня засадили за учебники.
В тот день я честно пытался зубрить анатомию, чтобы окончательно не увязнуть в своём душевном раздрае, когда зазвонил телефон. Звонила Лена. Все предметы в комнате, кажется, съёжились, а потом стали как-то вразнобой раскачиваться. Я столько всего хотел сказать ей, но не смог даже нажать на кнопку. Скалли ткнулась носом в мою ладонь. Я машинально почесал её за ухом и выдохнул:
– Не телефонный разговор, понимаешь? Надо по-другому. Потом. Может быть…
И открыл окно. Пахло летом, счастьем и целой жизнью впереди.
