Дон Уинслоу - Жить и сгореть в Калифорнии
Посиди здесь подольше за столиком и узнаешь все, что происходит в Дана-Пойнте. Все новости бизнеса, политики, рынка недвижимости, включая такие существенные детали, как какая рыба клюет, где и на какую приманку.
— Так в чем дело? — спрашивает Джефф.
— В Ники Вэйле.
— Капитане яхты «Любовь»?
— Капитане?
Джефф смеется.
— Конечно! Ведь не один же он там кувыркался!
— Ты имел отношение к яхте?
— Я продал ее ему, — говорит Джефф, — а потом продал для него по его просьбе.
— Я не знал, что он ее продал.
— Можно проверить точно, — сказал Джефф, — но на вскидку скажу, что продал он ее месяцев шесть назад.
— А зачем ее продает, он тебе говорил? — спрашивает Джек.
— Знаешь, по пословице, — говорит Джефф. — Два самых счастливых дня в жизни — это когда покупаешь первую яхту и когда ее продаешь.
— Что, она надоела ему?
— Я тебе вот что скажу, Джек. Есть у тебя шестидесятифутовая гоночная яхта?
— Нет.
— А почему нет?
— Во-первых, — говорит Джек, — у меня нет таких денег.
— То-то и оно.
А во-вторых, думает Джек, если б у меня и были деньги на нее, такую яхту я бы не купил. Я купил бы рыболовецкое судно, с которым можно на жизнь зарабатывать.
Рабочее судно.
— Тебе не показалось, что он нуждался в деньгах? — спрашивает Джек.
— При чем тут «показалось» или «не показалось», когда он продал ее, считай, задаром. Сейчас на судовом рынке затишье, дела идут неважно, а полгода назад они шли еще того хуже. Ники продал яхту на пятьдесят кусков дешевле, чем она того стоила. Я советовал ему подождать, но он торопился и настоял, чтобы я ее продал.
Джек замечает, как хмурится Джефф. Джефф в этом бизнесе уже давно и заработал кучу денег, продавая яхты за их действительную стоимость. Не больше и не меньше. Не так важна прибыль, как чистота сделки.
— Яхты — дорогая штука, — говорит Джефф. — Ведь стоит не только само судно. Ники купил свою яхту за наличные, черт возьми. А еще страхование, горючее, содержание, ремонт… Одна оплата водной дорожки для яхты такого размера потянет на полторы тысячи в месяц. А Ники еще и гостей принимал на борту, так что прибавляется выпивка, закуска…
— Кокаин?
— Ну, слухи разные ходят.
— А слыхал ты когда-нибудь, что он жену поколачивает?
Джефф медленно вздыхает:
— Умеешь-таки испортить вкусный обед.
— Прости.
— Так вот, малыш, — говорит Джефф. — Бывало, с яхты доносились крики. Ты ведь знаешь, как хорошо по воде разносится звук. Она выпивала, и характерец у нее был дай боже. Раз-другой, кажется, и полицию из гавани вызывали. А бил ли он ее? Не знаю. Знаю только, что многие порадовались, когда он свою яхту продал. Не рады были разве что винные торговцы. Тебе-то, Джек, что за дело до всего этого?
— У Вэйла дом сгорел.
— И жена погибла во время пожара, — говорит Джефф. — Кто же этого не знает!
— Я еще мальцом полюбил эту гавань, — говорит Джек. — Зачем было лезть сюда и все портить?
— Прогресс, Джек, ничего не попишешь.
— Ты так думаешь?
— Да нет.
— А теперь они за Дана-Стрэндс принялись, — говорит Джек. — «Морские зори» эти чертовы…
— Ну, на время мы их приостановили, — говорит Джефф. — Воевать, правда, пришлось не на шутку. «Спасите Стрэндс» мобилизовала местных жителей, заручилась поддержкой кое-кого в Совете, у экологов. Собирали деньги на плакаты, листовки, воззвания распространяли, даже в суд подали на «Морские зори» за то, что портят, дескать, окружающую среду, и выиграли в суде. Но дело не окончено. Те от своего не отступятся. Наймут адвокатов подороже. Подкупят кого-нибудь в Совете. За деньги все можно, Джек.
Они сидят и некоторое время молча глядят на яхты. Потом Джефф скатывает в шарик свою бумажную салфетку, кладет ее в урну и говорит:
— Вот и хорошо, что я продал яхту Ники, верно? Не хватало нам еще пожара здесь, в гавани.
— Я ничего такого не говорю, Джефф.
— А я слышал только то, что слышал. Ну а теперь мне пора — надо еще несколько посудин продать.
— Спасибо, что потратил на меня время.
— Спасибо за обед.
Уже уходя, они задержались, чтобы немного поболтать с Маршей.
О надвигающемся на них прогрессе.
63
Доктор Бентон Говард.
Доктор Говард опускается на красную бархатную банкетку «Уголка гамбургеров» в Вествуде. Там уже сидит тощий парень, пострижен он очень плохо, под стать его синему, плохо сшитому костюму.
— Я же просил помещение для некурящих, — говорит Говард.
Даня пожимает плечами, потягивая чай со льдом.
— Я все-таки доктор, в конце концов, — говорит Говард.
Тот еще доктор, думает Даня. Он опять затягивается сигаретой и выпускает дым прямо в лицо доктору. Говард отчаянно кашляет и отгоняет от себя дым рукой.
— Воняет же, — говорит Говард.
И ты воняешь, думает он, но вслух этого не говорит. Ему хочется дать Дане адрес своей химчистки, но он побаивается. Однако как же нуждается в чистке этот его костюм — господи ты боже! Он пахнет, вернее, воняет застарелым потом, табачным дымом и еще чем-то, чем этот Даня помадит свои сальные волосы.
Должно быть, это жир русского медведя, решает Говард.
И делает знак официантке принести и ему чай со льдом.
— Я ожидал увидеть здесь другого человека, — говорит Говард.
Виктор Трачев, хотя тоже не эталон изысканности, по крайней мере, соблюдает элементарную гигиену.
— Теперь вы будете встречаться со мной, — говорит Даня.
— С Виктором все в порядке? — спрашивает Говард.
— Конечно, — говорит Даня.
По крайней мере, будет в порядке, когда он все узнает. А если и не будет, черт с ним, с Трачевым.
— Деньги мне принесли? — спрашивает Даня.
— Пятнадцать тысяч, — шепчет Говард. — В портфеле.
Доктору Бентону сорок семь лет, и за плечами у него карьера медика, если можно так выразиться, самого мелкого пошиба. Окончив курс в Гренаде вторым от конца, он служил в окружной больнице в Луизиане, а затем занялся частной практикой в качестве спортивного врача. Практика доктора Говарда отнимала у него очень много времени, значительная часть которого уходила на защитительные речи в суде, где он выступал ответчиком в предъявляемых ему исках по поводу его частых врачебных ошибок.
Несчастья одно за другим подстерегали доктора Говарда, не говоря уже о его пациентах. Рентгеновские снимки оказывались перепутанными, что приводило, например, к удалению хряща из здорового колена или восстановлению костной ткани неповрежденной лодыжки. Было и еще несколько неприятных случаев с позвоночными дисками (прооперированными не совсем там, где надо), отчего доктору Говарду грозило лишение лицензии и банкротство, когда его внезапно отыскали русские.
В один прекрасный день, когда Говард, сидя у себя в кабинете, изобретает способ уклонения от очередной явки в суд, к нему заявляется русский парень с предложением отныне специализироваться в особой, узкой отрасли медицины.
Травмах мягких тканей.
Самое замечательное, как выясняет Говард, в этой специализации — это то, что ему не придется осматривать пациентов, не говоря уже о том, чтобы их лечить, в чем в конечном счете и заключались ранее его проблемы. Теперь же от него требуется лишь встречаться с Виктором в ресторанах и за стаканчиком чая со льдом подписывать медицинские карты и заключения, а также направления на мануальную терапию, массаж и восстановительную терапию.
Что не означает, будто пациенты совсем не заглядывают в его кабинет. Нет, они туда заглядывают, приходят к нему непосредственно после посещения адвоката и сидят в приемной, читают журналы и ждут, пока сестра вызовет их. После чего они читают журналы уже в самом кабинете, ожидая, когда вошедший Говард велит им идти домой. Либо к мануальному, либо к специалисту по восстановительной терапии.
А денежки все прибывают. В то время как проблемы улетучиваются. Судебные иски по его врачебным ошибкам решаются полюбовно или вообще не рассматриваются, кредиторы больше не осаждают его дверей, его жена, не нуждаясь больше в услугах адвоката, вползает обратно к нему под бочок в его постель.
И все это благодаря травмам мягких тканей.
Пока Говард подписывает медицинские заключения и справки, заверяя, что пациент икс испытывает сильные боли и нуждается в продолжении курса восстановительной терапии как временно нетрудоспособный от удара на скорости пять миль в час о задний бампер автомобиля, груженный баксами поезд будет регулярно останавливаться на его полустанке.
А делать это проще простого, потому что сами справки и заключения пишет кто-то другой, а Говард должен только и всего, что опуститься на красную бархатную банкетку в полутемном ресторане и подписывать, подписывать, пока не устанет рука. Сам доктор Бентон Говард сеансы физиотерапии действительно получает, потому что подписыванием бесчисленного количества медицинских документов перетрудил себе руку.
