Мариша Пессл - Ночное кино

– Простите. Я не могу. Меня в говне утопят, если…

– Вопрос жизни и смерти.

Парень снова испуганно захлопал глазами. Ему бы разносить газеты или командовать бойскаутами, а не в этом заведении ишачить. Я выудил из кармана еще сотню, потянулся за черной барной ложкой и уронил купюру к его ногам.

Он нагнулся, подобрал купюру и принялся сортировать красные салфетки, помеченные одиноким черным «О» – если приглядеться, не буквой, а открытым ртом – кричащим ртом.

– Она атаковала гостя, – тихонько бормотнул парнишка.

– Атаковала?

– Ну, типа, напала на него. Я так слыхал.

– Каким образом?

Распространяться он не захотел – или сам не знал.

– На какого гостя?

Он опасливо глянул на Гарри, взял полотенце и потер стойку.

– Зовут Паук.

– Как-как?

Он пожал плечами:

– Кликуха такая.

Его слова любопытным образом подействовали на женщину. Все это время она потягивала коктейль, не обращая на нас внимания, но теперь развернулась на табурете и попыталась сфокусировать на мне затуманенные глаза.

Парнишка серебряными щипцами восполнял убыток мараскиновых вишен в хрустальной вазе на стойке. Вишни, как ни странно, были совершенно черны, до самых черенков, и сплошь парные близнецы.

– А на самом деле как его зовут? – спросил я, непринужденно прикладываясь к стакану.

Он покачал головой. Не знает.

– Сегодня он здесь? Можешь показать?

Он нервно облизнулся, открыл было рот, но, увидев что-то за моим плечом, схватил пустую коробку и, опустив очи долу, удрал за дверь, под защиту тосканских красот.

Интересно, что его спугнуло.

Сквозь толпу, взглядом приклеившись к губастой женщине в лиловом, шагал немолодой мужчина с шипастой седой шевелюрой. Подошел, нагнулся, что-то шепнул ей на ухо.

Женщина в панике вздернула голову. Он схватил ее за голый локоть и рывком стащил с табурета – коктейль пролился и оставил на платье уродливую темную рану. Женщина обиженно забормотала что-то на иностранном языке – за музыкой я не расслышал. Затем она кинулась прочь, пробилась сквозь толпу в центральном салоне, одолела лестницу и слиняла в один из темных проходов.

Я отвернулся к стойке и глотнул скотча, не обращая внимания на мужика, хотя он теперь сверлил взглядом меня.

– Мне кажется, мы не знакомы, – заметил он.

– Вам не кажется, – ответил я.

– Давайте это исправим.

– Я гость Фадиля.

Он опешил. Наверняка менеджер клуба. Дорогой костюм, беспроводная гарнитура, выкаченная грудь – типичный неуверенный в себе коротышка, добившийся власти. Он уже готов был отчалить, но, оглядев меня с головы до ног, заметил следы соли на брюках и насупился:

– Откуда вы знаете мистера Бурдажа?

– Поинтересуйтесь у него.

– Пройдемте со мной, будьте любезны.

– Я бы хотел допить.

– Пройдемте со мной, или у нас будут серьезные неприятности.

Я оглядел его со скучающим негодованием:

– Уверены?

– А как по-вашему?

Я пожал плечами, неторопливо допил скотч и встал.

– Вам же хуже, – сказал я.

Если это его хоть чуть-чуть осадило, виду он не подал: деревянно шагнул к ступеням, уводящим в центральный салон, и оглянулся.

Это добром не кончится. Я пошел следом и в толпе испытал еще один неприятный приступ головокружения. Точно, споткнувшись об реальность, нырнул в другое измерение. Очевидно, стены-обманки расписывались с расчетом на созерцание отсюда, потому что все они виделись теперь очень четко. Прибрежные города кипели жизнью. Поля с подсолнухами рябили на ветру, и над ними распахивалась воронья стая, невластная, впрочем, улететь. Сотрясались бромелиевые в джунглях, крался некий темный зверь. Над парапетом извивалась змея. Даже пульсация музыки набрасывалась на меня со всех сторон. Я взаправду чувствовал, как шею обжигает солнце. Мы проталкивались в тесноте, среди костюмов и галстуков, девушек, мальчиков в платьях – не из ткани, похоже, а из рыбьей чешуи, – и сквозь музыку я улавливал обрывки разговоров: «прийти сюда», «иногда», «я согласен», «водные лыжи».

Надо взять себя в руки и двигаться к выходу – срочно. Направлялись мы, видимо, к одному из этих темных ходов в стене, и будь я проклят, если пойду за мужиком туда, где мне переломают ноги, а то и что похуже.

Глаза метались по стенам атриума в поисках двери в кладовую, но она затерялась в блеске декораций.

Менеджер снова поджидал меня, сверкая глазами. Какой-то высокий блондин постучал его по плечу – поздоровался, стиснул руку.

Я подходить не стал. А вот, пожалуй, и мой шанс.

Блондин представил менеджеру своего друга. Менеджер оторвал взгляд от меня, а я развернулся на сто восемьдесят, ринулся прочь в гущу толпы и нечаянно врезался в спину официанту. Тот не удержал коктейль, и бокал разлетелся вдребезги на полу.

Я поднажал, пряча глаза. Все женщины на шпильках, ногти на ногах выкрашены черным и заострены, как диковинные шипы. А затем отметил неуместную деталь: грязные белые «конверсы». На официанте.

Хоппер.

Он вырядился в униформу из кладовой. Раскачивая серебряным подносом, по-хозяйски бродил среди гостей. Я пристроился рядом.

– Мне пора валить. Меня вычислили.

Он кивнул:

– Пошли.

Мы свернули влево, поработали локтями в толчее и сбежали по мраморным ступеням. Хоппер неторопливо направился к крошащейся каменной стене, которая опоясывала весь зал.

Зримой двери в ней не было. Хоппер ладонью нажал на лицо прилегшей женской статуи, покрытой мхом.

Двери не появилось. Нахмурившись, он потыкал в растрескавшиеся руки, ноги, голые ступни. Клятая дверь не отворялась.

Я оглянулся.

За нами из салона беспокойно наблюдали двое гостей. Один помахал официанту.

Появился менеджер. Он рьяно толкался в толпе, что-то шепча в гарнитуру и глазами сканируя периметр атриума.

Вот-вот меня засечет.

– Не получится побыстрее? – прошептал я.

– Я только что отсюда вышел, честное слово.

Я шагнул ближе, пощупал стену, а Хоппер принялся лапать другую прилегшую статую. Нажал ей на руки, на лицо, груди, глаза, и, слава тебе господи, она вдруг подалась, открыв нормальную прямоугольную дверь в длинный коридор с белыми стенами, оранжевым линолеумом и двойными дверями из нержавейки в самом конце.

Мы кинулись туда со всех ног.

– А говорил, что нас выпрут из-за меня, – бросил Хоппер через плечо.

– Побочный эффект получения важной информации.

– Да ну? Это какой же?

– Александра вломилась сюда несколько недель назад. Напала на члена клуба по кличке Паук. Мастерство не пропьешь.

– Паук? А по-нормальному его как звать?

– Не выяснил.

Сквозь распашные двери мы влетели в ресторанную кухню. Жизнь там била ключом: суетились повара в белом, бурлили котлы, пахло мясом и чесноком. Кое-кто озадаченно глянул, как мы с Хоппером, не сбавляя хода, несемся мимо столов, плит со скворчащими сковородами, сервировочных тележек и подносов с десертами.

Через другие распашные двери мы выбежали в другой пустой коридор.

Хоппер ткнул пальцем и пропыхтел:

– До самого конца, направо, дверь во двор.

Я рванул было туда, но затормозил, когда он за мной не последовал.

– Остаешься?

Он уже возвращался в кухню.

– Я только начал.

– Поосторожнее там. И спасибо, что жопу мою прикрыл.

Он ухмыльнулся:

– Она еще голая.

В конце я свернул направо к запасному выходу. Из репродуктора заверещала сирена.

Менеджер сообщил о нарушении безопасности.

Я толкнул дверь и выскочил наружу.

За дверью оказалась освещенная погрузочная площадка – на дороге толчея грузовиков и два черных «кадиллака-эскалейд». На ящике покуривал одинокий официант. Когда я небрежно прошествовал мимо, он улыбнулся. Я сбежал по ступенькам и зашагал по каменистой дорожке вдоль боковой стены.

Тут у нас, видимо, восточная сторона.

Я свернул за угол и застыл.

Передо мной был парадный вход в особняк – под прихотливой колоннадой порт-кошера толкутся охранники в черном. Перед входом припарковался серебристый «рейнджровер», заднее стекло опущено – кто бы там ни был, его искали в списках гостей. Подъездная дорога изгибалась влево, в густой лес – вероятно, на север, к шоссе Олд-Монток, прочь отсюда, на волю. Еще левее за деревьями виднелись газон и довольно набитая парковка.

Там я не выберусь. Охранников явно предупредили: они рассыпались и пошли внутрь. Один обернулся, махнул другому – и они направились ко мне.

Я попятился и кинулся бежать, снова миновал погрузочную площадку и курящего официанта. Когда я промчался мимо, он вскочил и что-то крикнул; я свернул за нежданно подвернувшееся крыло особняка, где все окна были темны, но, честное слово, на миг – может, ветер в кустах – расслышал глухой, протяжный человеческий стон.