Мариша Пессл - Ночное кино
Подсказка, мягко говоря, двусмысленная. Аллюзию я уловил: кубистское полотно Марселя Дюшана «Обнаженная, спускающаяся по лестнице, № 2» 1912 года. Мы с Норой перед отъездом погуглили картину, хотя поди пойми, как связать ее с этим пляжем.
Я обернулся к Хопперу, но тот убрел к воде и там застыл – пальто хлопает за спиной, морская вода пенится под ногами. Сумрачно и меланхолично он созерцал грохочущие волны – хоть бы в объятия морской пучины не шагнул.
– Нам сюда! – позвал я, еле перекрикивая ветер.
Хоппер, видимо, услышал и зашагал за мной.
Прогулка не задалась.
Недавний шторм усыпал пляж мусором – спутанными косицами водорослей, битыми раковинами, бутылками и камнями, из песка тянулись длинные костлявые руки плавника. Мы плелись, и ветер, воодушевившись, пихал нас, карябая и кусая соленым воздухом. Мы миновали несколько кварталов приземистых кондоминиумов с пустыми подъездами и стоянками, мотели с темными вывесками, зазывавшими в гости. Я разглядывал каждую битую лестницу наверх, искал хоть какого следа жизни – и не находил.
Мы здесь были одни.
Спустя двадцать минут мы вышли из Монтока на серферский пляж Дитч-Плейнз. Он тоже пустовал – только в песок зарылась потерянная ножная петля от доски. Взбираясь на валуны, я не успел отскочить, когда налетела волна, и очутился в ледяной воде по голень. Про русского вора в законе придется забыть: когда доберусь, буду, блин, вылитый Том Хэнкс в «Изгое».[51]
Если доберусь.
Пляж ощутимо сужался, и вдоль побережья мускулистыми шишковатыми плечами вздувались утесы. Впереди виднелись только поместья за многие миллионы долларов, а тайная тусовка очень вряд ли обнаружится в одном из них. Проливая слезы на ветру, я различал черные силуэты пляжных домов, примостившиеся в вышине на утесах, но ни единого огонька.
Oubliette. Забытое место.
Может, там веселятся в темноте.
Хоппер ушел вперед. С упрямой решимостью, вперив взгляд в песок, он молча шагал, как будто не чувствуя ни холода, ни прибоя, промочившего ему «конверсы» и подол пальто. Я прибавил шагу, лучом фонарика обмахивая скалы, пустые крабовые панцири, водорослевое макраме. Хоппер ждал меня у подножия деревянной лестницы.
Ступени вели к дому, притаившемуся высоко над обрывом.
– Может, здесь? – крикнул Хоппер.
Лестница ничем не напоминала картину.
Я потряс головой:
– Пошли дальше.
Мы двинулись вперед и, не прошло и десяти минут, добрались до следующей лестницы – эта наполовину развалилась. На первый взгляд я и в ней не обнаружил никаких намеков на Дюшана, но затем, поводив фонариком, с удивлением заметил, что ступени повыше и впрямь кубистские. Грубо сбитые занозистые куски плавника непредсказуемым зигзагом взбирались по голому обрыву и исчезали за вершиной. Не столько лестница, сколько шаткая стремянка, из последних сил державшаяся за скалу.
Однако это была здесь вторая лестница. А в названии картины фигурировал «№ 2».
– Видимо, тут! – крикнул я.
Хоппер кивнул и запрыгнул на первую ступеньку. Пять футов от земли – на песке валялись расщепленные обломки нижних ступеней и перил. Вся конструкция зловеще тряслась под его весом, но Хоппер лез дальше и наконец вскарабкался туда, где сохранились перила и было за что уцепиться.
Я шагнул на первую ступень и, велев себе не смотреть вниз, тоже полез. Сырые и прогнившие доски проседали под ногами. Один раз ступень под Хоппером треснула пополам, нога провалилась сквозь еще две гнилые доски, и он повис на перилах, а я пригнулся, чтобы не получить по физиономии гвоздями от просвистевших мимо деревяшек.
Хоппер вскарабкался на следующую ступеньку, которая его выдержала, и снова припустил вверх по скале. Вскоре он исчез на вершине. Когда туда дополз я, пришлось подтягиваться до белизны костяшек, потому что последних ступеней не было вовсе. Я выпрямился в высоком песколюбе и выключил фонарик.
Мы выбрались к кому-то на задний двор.
За ухоженным газоном, крытым бассейном и островками поздней черемухи возвышался особняк с кедровой кровлей – ни огонька, ни звука.
Второй час ночи, сообщили мне часы.
– Может, мы опоздали, – прошептал я.
Хоппер смерил меня взглядом:
– По-моему, тебе надо бы из дома выходить почаще.
И сквозь заросли ирги неторопливо зашагал по тропинке к дому. Когда до заднего патио нам оставалось ярдов двадцать, дверь в доме нежданно распахнулась. Воздух наполнила густая пульсация музыки. Плитняк залило водянистым белым светом.
Мы застыли, распластавшись по ограде вдоль тропинки.
Долговязый паренек в черном барном фартуке поволок через патио гроздь мусорных мешков и по одному пошвырял их через парапет. Раз за разом ночь разрывал звон бьющегося стекла. Все выбросив, парнишка вернулся в особняк и с силой захлопнул дверь.
Дом снова объяла тишина.
С минуту мы ждали, слыша только ветер и далекий рев океана внизу.
Затем, обменявшись кивками, бегом одолели финишную прямую – через патио и вверх по ступеням. Хоппер дернул дверь. Она легко открылась, и мы скользнули внутрь.
49Судя по всему, очутились мы в кладовой.
Верхний свет не горел, холод стоял собачий. Кажется, мы были одни. Вокруг громоздились большие деревянные ящики и коробки, к стене прислонилась тачка. Я почитал ярлыки на ящиках. «Реми Мартен». «Водка „Дива“». «Шато-лафит». «Ямайский ром „Рэй и Племянник Лимитед“».
Небедно люди живут. Вдоль стены выстроились пузатые стальные холодильники, а в нише за ними на крюках висели черные брюки и рубашки – видимо, официантская униформа. В центре стоял длинный деревянный стол, заваленный припасами. Я разглядел груду белых кирпичей в целлофане – кокаин, каждый кирпич на кило, всего не меньше сотни. Плюс четыре переносных сейфа на замках, металлическим кабелем притороченные к ножкам стола.
– Дьюти-фри в Картахене, – пробормотал я.
Хоппер тоже подошел, воздел бровь:
– Или какой-то миллиардер оборудовал бункер на случай конца света.
Он подхватил кирпич кокаина, подбросил, будто это футбольный мяч, а сам он – опытный распасовщик. Поймал и запихал в карман пальто.
– Ты совсем сбрендил?
– А что?
– Положи на место.
Он пожал плечами и отошел к холодильникам:
– Я рынок изучаю.
Он вывернул ручку на стальной двери холодильника: полки забиты пенопластовыми упаковками и контейнерами.
– Знаю я эти тусы. – Он подвигал контейнеры. – Всё оплачивает саудовский принц – или русский. Эта фигня для них – как для нас «будвайзер лайт» с претцелями. Подумаешь, пара пакетов чипсов пропала.
Я взял коробку кубинских сигар. «Коиба Беике».
Хоппер повертел черную стеклянную банку, поставил на полку.
– Тут черной икры больше, чем в Черном море.
– Угощайся. Я сваливаю, пока саудовскому принцу не приспичило подкрепить нервишки.
И я направился к двери. За стенкой пульсировал хаус – проворачивался, неутомимо мерцал, как шестеренки земного шара.
Я приоткрыл дверь, выглянул. И не сразу понял, что вижу.
Ну да – вечеринку. Однако полы – геометрический узор черно-белых плиток – шли рябью, словно море. Они покрывали гигантский круглый атриум, опоясанный коринфскими колоннами, но потолка над ним не было – лишь ярко-голубое небо с облачками. Как это они тут устроили идеальный летний день? Поодаль, за увитыми плющом каменными арками и темными ходами, уводившими по тропинкам прочь, открывался роскошный цветущий сад, где на солнышке прилегли греческие статуи. В блистающем ручье бродила белая цапля. Красно-зеленые попугаи порхали в джунглях, солнечный свет божественно проницал древесные кроны.
Глаза мои лихорадочно искали хоть какого-то подобия реальности, а рассудок закоротило, и он ошалело перебирал рациональные объяснения этой ерунде: искусственная экосистема, театральная декорация, «Дисней Уорлд» для взрослых, портал на другую планету? Но затем в тропическом раю обнаружился изъян: электрическая розетка над полом.
Все нарисовано – фотореалистичная обманка, до того богатая и подробная, что в тусклом янтарном свете будто жила и цвела. В углублении посреди зала на кожаных диванах и вокруг мраморных столов сидела и стояла плотная толпа. Вот она несомненно была настоящая. Немолодые мужчины – лица ветхих горгулий выдавали магнатов, поднявшихся из низов (кое-кто обрюзг – эти, надо полагать, состояние унаследовали), главным образом европеоиды, несколько японцев. Среди них, истекая нарядами и драгоценностями, перемещались женщины, но, поскольку пол был жидким, они словно дрейфовали по озеру, цеплялись за стайку мужчин, как бумажки за ветку, и снова отправлялись кружить, подхваченные новым подводным течением.
