Черный часослов - Эва Гарсиа Саэнс де Уртури
– В любом случае у нас толком ничего нет, Унаи. Ведь Ласаро говорит, что не помнит имя первой любви Итаки, того юноши, из-за которого она оказалась взаперти…
– А если этот парень, из Школы искусств и ремесел, был моим отцом?
Эстибалис резко остановилась прямо посреди бульвара Ла-Сенда. Несколько человек, совершавшие в это время пробежку, кинули на нее неодобрительный взгляд. Прежде, до всех этих событий, я мог быть одним из них. Однако звонок Калибана перевернул всю мою жизнь – она была теперь полностью подчинена обратному отсчету, окончания которого я ждал и боялся одновременно…
«Семь дней, Унаи», – в который раз повторил я себе. Чем бы все ни закончилось, очень скоро мне предстояло получить ответ или пережить трагедию; но в любом случае эта столь мучительная для меня пытка неопределенностью и неведением должна была подойти к концу.
Эсти посмотрела на меня с видом взрослого, разговаривающего с ребенком о королях-магах:
– Я задам тебе сейчас трудный вопрос, но кто-то же должен наконец это сделать, и раз уж я твоя лучшая подруга, то, наверное, мне придется взять это на себя. Так вот: на данный момент ты все еще уверен в том, что твой отец, Гаэль Лопес де Айяла, действительно твой отец?
31. «Линасеро»
1972 год
Следующий четверг наступил через семь дней и тысячу долгих ночей. Итаку одолевало множество вопросов, и, конечно же, был готов ответ.
Ей нужен был сообщник – она это знала, так же как и то, что падре Ласаро, добрейшей души человек, прекрасно для этого подходил. Итака открылась ему, ничего не утаив, и молодой священник, столь же неискушенный в том, что касалось юношеской любви, согласился взять на себя роль помощника, возможно неосознанно желая таким образом приобщиться к той части жизни, на которую в силу его профессии для него был наложен запрет.
Они договорились, что в этот четверг падре Ласаро опять заберет ее попозже, предварительно предупредив сестру Акилину, сославшись на выдуманное собрание в семинарии, чтобы она ничего не заподозрила.
Занятие по рисунку тянулось для Итаки дольше, чем когда-либо. Теперь ей уже недостаточно было этой спины и затылка. Гаэль держался еще беспокойнее, чем обычно, и окончательно вывел всех из терпения своими бесконечными движениями. «Простите, простите…» – то и дело повторял он, но эти слова звучали с такой мальчишеской беззаботностью, что большинство учеников смеялись при каждой новой его выходке, уже смирившись с тем, что рисунок, сделанный в этот день, не станет лучшим достижением их учебы в Школе искусств и ремесел.
После урока Итака осталась сидеть на ступеньках лестницы в ожидании не назначенного, но такого желанного свидания. Ученики расходились, и парк у площади Конде-де-Пеньяфлорида постепенно пустел. Итака стала мысленно обращаться ко всем святым, каких только помнила: возможно, она придала слишком большое значение тому, чему не следовало.
– Исла! – прошептал ей на ухо торжествующий голос.
Гаэль неслышно подкрался сзади и сел за ее спиной.
– Это гавань судьбы. Начинается на «и» и упоминается в «Одиссее». Значит, ты – Исла [15]. Тебя зовут Исла.
Увы, мимо.
– Ты подошел близко к разгадке. Но нет, меня зовут не Исла. Ты проиграл.
– Что ж, но ты тоже еще не выиграла. Ты ни за что не угадаешь мое имя.
– Гаэль! – выпалила Итака, ни капли не сомневаясь.
Гаэль впервые в жизни лишился дара речи дольше чем на пару секунд.
– Но как?..
– Это оказалось очень легко. Гаэльское имя, пять букв, и ответ уже содержится в загадке; это мог быть только «Гаэль». И да: твое имя такое же редкое, как и мое, – это очень радует.
Однако вопрос фамилии Итака не стала бы поднимать ни за что на свете. Она не хотела объяснять, почему к ее имени было приставлено это «Экспосито». Не было у нее и желания рассказывать, что она была сиротой и ее подкинули в младенчестве к дверям школы Веракрус, где впоследствии ей и пришлось учиться. Ей хотелось хоть ненадолго стать кем-то другим. Не вызывать жалость своим происхождением, а иметь любое другое прошлое, не похожее на то, что выпало ей в жизни.
– А что такое «Линасеро»? – спросила Итака, чтобы сменить тему.
– Это место, где можно оказаться почти в раю, но для этого не нужно умирать. Пойдем, – сказал Гаэль. – У тебя есть деньги?
– Хм… сегодня я не взяла с собой кошелек. А это нужно, чтобы войти?
– Не для того, чтобы войти, а чтобы выйти счастливым. Я как раз сейчас иду туда, чтобы забрать заказ. Пойдем со мной, И.
Итака последовала за Гаэлем, сдерживая искушение открыть ему свое имя. Он должен был победить, но пока ему это не удалось.
Гаэль, в свою очередь, отметил про себя, что Итака совсем не знала Виторию. Она каждую неделю приходила в Школу искусств и ремесел, в самом центре, напротив здания Совета, и в то же время ей был незнаком самый известный в городе книжный магазин, находившийся на углу улицы Фуэрос. Это было для него странностью, которой он пока не мог найти объяснения.
Они вошли в длинное помещение магазина, с деревянным прилавком, тянувшимся далеко-далеко, до самого конца стеллажей, доверху заставленных книгами в разноцветных обложках.
У Итаки на несколько мгновений от восторга перехватило дыхание. Большую часть своей жизни она провела в библиотеках школы Веракрус – той, что была открыта для учениц, и секретной, спрятанной в подвале, куда ее приводила сестра Акилина, – однако там вокруг нее находились лишь старые книги, пропитанные пылью веков, за исключением разве что испанских классиков, чьи произведения покупала молодая сестра Пас, заведующая библиотекой. Здесь же все книги были новые, только что поступившие в продажу. Большинство авторов были ей незнакомы.
– «Немезида» Агаты Кристи, – произнес Гаэль, беря экземпляр в мягкой обложке со стола новинок. – Тебе нужно это прочитать. Ты должна это прочитать. Тебе нравятся детективы?
«Монахини такого не покупают», – едва не вырвалось у нее, но Итака вовремя спохватилась.
– О чем это? – как ни в чем не бывало спросила она.
– Мисс Марпл – необыкновенно проницательная старушка, которой ее старый друг неожиданно оставляет наследство в обмен на то, чтобы она раскрыла убийство. Он называет ее «Немезидой», по имени греческой богини возмездия, потому что уверен, что ей удастся восстановить справедливость. Сын покойного был обвинен в преступлении, которого не совершал, и
