Дж. Лэнкфорд - Тайный мессия
Одна из женщин, которые сперва улыбались пастору, отвернулась от Пола Джозефа и возвысила голос в волнующей песне:
– Мунгу юй мвема, юй мвема, юй мвема!
Зения, стоя в стороне за деревом, заплакала. Песня была такой красивой. Разве может быть плохим тот, кто вдохновил такое пение?
Она наблюдала, как Пол в бешенстве зашагал прочь, как Кевин и Стив последовали за ним. Благородный Махфуру задержался и присоединился к пению.
Женщина понятия не имела, что только что произошло. Она была уверена лишь в одном: для Пола Джозефа это было поражением. Не очень хорошее начало для ее дороги в Белый дом… И, как она подозревала, для его планов насчет «Амер-кан».
Она вытерла глаза. Плакать было не в ее стиле.
Киломо поднял свое ведро для воды:
– Мы идти, мама Зения. Вода далеко.
Она нахмурилась:
– Насколько далеко?
– В ваших минутах тридцать, я думать, – ответил он.
– Боже! Туда и обратно?
– В одна сторона.
Он зашагал прочь, и Коко, покачиваясь, засеменила за ним.
Если Киломо и вправду наполнит это ведро, Зения не понимала, как он сможет протащить его так далеко. Вздохнув, она отправилась на поиски Пола Джозефа. Ему было еще рано сдаваться.
Пастор был крайне сердит, сконфужен и сбит с толку. Он сидел один в своей хижине, опустив голову на руки. Махфуру, Гивн и Стив предусмотрительно оставили его наедине с его позором.
Что случилось? Как этому противостоять? Почему его планы всегда идут прахом? Несколько месяцев отсутствия – и деревня не только вернулась к своим туземным религиозным верованиям, но и называет какого-то странного паренька богом. Неслыханно! Как их смогли так легко одурачить! Разве что… Он посмотрел на деревянный крест, который вы́резал один из жителей деревни. Грубый, но красивый крест. Разве что они никогда, с самого начала, не верили его словам, а лишь притворялись, будто приняли Библию, чтобы получать взамен хорошие вещи, которые привозили в миссию.
Вывод напрашивался сам собой. Он снова потерпел поражение. На сей раз просто катастрофическое – на глазах у эмиссара Белого дома, на глазах у Кевина, который думал, будто Пол имеет влияние на жителей деревни. Рику Уоррену все удавалось. Пол Джозеф терпел во всем фиаско, даже в обращении в христианство такой жалкой деревушки, как эта.
Когда пришла Зения, чтобы утешить его, Пол почувствовал себя бесконечно униженным оттого, что она видела его провал. Ему захотелось исчезнуть. Как его триумф в Белом доме мог закончиться ужасным конфузом в этой отсталой деревне?
– Не расстраивайся, Пол. Я уверена, все уладится.
Она наклонилась, чтобы обхватить его за плечи, коснувшись при этом грудью его лица. Пол Джозеф возбужденно выпрямился, оглядел церковь, которую построил для вероломной деревни, отрекшейся от него, схватил Зению за руку и повел наружу, в кусты. Он до смерти устал оттого, что все идет наперекосяк, хотя он все делает правильно.
Она выдохнула:
– Куда мы?
Пол не ответил. Он желал эту женщину – и он ее получит.
Раздвинув кусты, осторожно глядя себе под ноги, он двинулся к месту, которое уже посещал много раз, когда во время прежних визитов в Удугу желал уединения, – очень тихое, укромное место, где цвели экзотические цветы. Оно находилось достаточно далеко от деревни, и там их никто не потревожит.
Когда они добрались туда, на прогалине слышалась болтовня обезьянок, и птицы раскричались при неожиданном появлении людей.
Пол остановился и притянул Зению к себе.
Она не сопротивлялась. Он знал, что она тоже его хочет. Это было ясно по случившемуся в самолете.
– А что о нас подумает Лили, если узнает? – спросила Зения.
– Наверное, то же самое, что подумает Зак.
Дыша тяжело после ходьбы по бездорожью, женщина заглянула ему в глаза, сделала шаг назад, огляделась, расстегнула кнопки своей золотистой рубашки с короткими рукавами, приподняла лифчик и обнажила груди перед ним и джунглями. Удивительно большие, они имели маленькие, дерзкие, слегка выступающие коричневатые соски. Он нашел этот контраст опьяняющим.
– Ну, иди и возьми их, – сказала Зения.
И Пол Джозеф немедленно так и поступил, прижавшись губами к одной груди и положив руку на другую, а потом поменял местами руку и губы. Она приподняла ожерелье из раковин каури и замерла, глядя на его манипуляции и поцелуи. Потом взглянула на верхушки деревьев, снова опустила глаза и начала твердить:
– О господи, о господи!
Пот выступил на ее грудях в соленой жаре.
Пол Джозеф проник под ее длинную золотистую, плиссированную спереди юбку. Зения вздернула ее, чтобы одежда ему не мешала.
Вскоре она сказала:
– Покажи мне его, Пол. Покажи мне его.
Она всегда так говорила, и он пришел к заключению, что для нее это был своего рода фетишизм. Пол Джозеф расстегнул штаны и показал свою славу. Во всяком случае, так она это называла.
Она снова застыла и некоторое время просто смотрела. В конце концов Зения сказала:
– Я готова.
Он снял куртку и расстелил на земле. Она легла на нее, прислонившись к бревну, которое Пол давно сюда положил, словно предвидя такой случай. Согнув ноги, Зения приподняла их и широко раздвинула.
Пол Джозеф никогда еще не видел, чтобы женщина так себя вела. Сперва он нашел это странным, даже обескураживающим – что она так детально диктует его сексуальное поведение. Сперва ее груди, потом – под ее юбку, потом он должен был себя продемонстрировать, после чего она ложилась и предлагала себя именно таким, странным способом. Это было какое-то механическое распутство, но такое мощное, что с тех пор, как Зения впервые это проделала, он день и ночь предавался фантазиям о ней.
Самим актом тоже руководила Зения, и он оказывался впечатляюще эффектным для них обоих. Пол Джозеф нетерпеливо лег на нее и довел их обоих до кульминации. Обезьянки тараторили, а она закрыла рот и, чтобы ее не услышали, издала долгий молчаливый вопль глубоко в горле.
Пол Джозеф тоже гортанно застонал. Может, его церковь и была в долгах, может, у него и была пьяница-жена, может, его миссия и потерпела крах, но он занимался бурным сексом в африканских джунглях с Зенией Данлоп – с такой женщиной, какая, если бы Господь его не ненавидел, должна была бы принадлежать ему.
Они лежали, обнявшись, не замечая темнеющего неба, в котором внезапно разверзлись облака и промочили их до нитки, прежде чем они смогли встать. Пол вскочил, застегнул ширинку и погрозил кулаками небу, крича:
– Тут вроде бы царит засуха, проклятье! Засуха! Господи, почему ты посылаешь этот дождь? Гивн собирался копать тут колодец!
Зения стояла рядом, запрокинув лицо.
– Может, Киломо не придется теперь так далеко ходить за водой.
Пол Джозеф озадаченно вгляделся в ее лицо, по которому текли струи дождя. Глаза ее подозрительно расширились:
– Ты ведь не полагаешь… Ты не полагаешь?..
– Что? – спросил он.
– Ты ведь не полагаешь, что Бабу и тот мальчишка могут иметь отношение к…
– К чему?
Она вцепилась в его лацканы:
– К дождю, Пол! К дождю!
Не веря своим ушам, Пол Джозеф слушал, как Зения описала то, что видела – как левитировала деревенская женщина, как местный мальчик взлетел на крышу.
– Это из-за жары. У тебя были галлюцинации.
Он не сказал, что деревни в африканском буше когда-то были полны таких смехотворных слухов. Но дикий рассказ Зении привел Пола в чувство. Он вспомнил о встрече с Ватенде, назначенной на завтрашнее утро. Взяв Зению за руку, он повел ее обратно к деревне под проливным дождем. Может, еще не все потеряно.
Глава 23
Когда преподобный Джозеф и его компания ушли, Бабу решил спросить Великого Издалека (которого теперь деревня звала Утешителем, Мфарайя, а его мать – Джессом), не следует ли сборищу сделать передышку. Бабу почувствовал, как пепо покинуло их, как только появился Пол Джозеф. Требовались сосредоточенность, время и постоянная практика, чтобы пепо человека снизошло на него и осталось. Однако время от времени избранный предками переживал кризис, который заставлял его немедленно искать прибежища у Мунгу, единого Бога. Это было благословением, если жертва могла найти отклик у Мунгу.
К несчастью, никто из жителей деревни в данную минуту не переживал кризиса и не мог вынести того, что было бы для него честью: помочь Мфарайе в созидании. Царствие Божие, о котором говорил Мфарайя, краткое время существовало в Удугу, но теперь исчезло. Только немногие смотрели в глубь своих душ, а не во внешний мир, и Бабу ощутил, что даже это не продлится долго.
– Мвалиму Мфарайя, могу я поговорить с тобой? – спросил Бабу чудесного мальчика, сидевшего рядом.
– Да, – ответил Мфарайя.
– Мы будем продолжать или остановимся?
Мальчик обратил на Бабу изумительные глаза. Там, где находился этот мальчик, все было хорошо. Как преподобный мог не чувствовать этого?
Мфарайя улыбнулся Бабу улыбкой, которую тот никогда не забудет.
