Страшная тайна - Алекс Марвуд
Как только мы отъезжаем, ее улыбка исчезает, и она снова поворачивается ко мне.
– Что значит «исчезла»? Что случилось?
Если бы мы знали это, Руби, мы бы нашли ее, не так ли?
– Слушай, – говорю я ей, – я могу сказать только то, что знаю. Меня там не было. Я приезжала туда в те выходные, и я знаю, кто еще там присутствовал, но мы с Индией уехали задолго до того, как все случилось. Помнишь тот день на пляже? С медузой? Это было как раз в те выходные. Наверное, в четверг, потому что в пятницу мы уже уехали, а Коко пропала только в воскресенье вечером или в понедельник утром. Мы не ладили с папой, и он забыл, что мы вообще приедем, а всех, кто там собрался, мы терпеть не могли. Я никогда не могла. От этого чертова Чарли Клаттербака меня тошнит. Так что мы поехали домой. И не думай, что мне не приходило в голову, что мы могли бы предотвратить случившееся, если бы остались. Я думала об этом снова и снова. Вы были милыми детишками. Вы обе мне нравились, что бы я ни думала о вашей маме и моем отце и о том чертовом бардаке, который они устроили. Вы не заслуживали этого. Коко этого не заслуживала.
Руби на мгновение замолкает, переваривая мои слова, а затем снова спрашивает, очень спокойно, очень уверенно:
– Так что же произошло?
Клянусь, этот ребенок мог бы работать в Штази.
Я делаю вдох и замедляюсь. Пытаюсь успокоить свои мысли, чтобы рассказать ей все в каком-то более или менее рациональном порядке. Если она нагуглила всю эту историю, то я мало что могу добавить, разве что разобраться, какие из теорий заговора она подкрепила фактами.
– Я не то чтобы не виню их, – говорю я. – Но точно не виню твою маму. У меня есть много причин для неприязни, но не из-за этого. Она тоже уехала тогда, потому что папа вел себя безрассудно. Но я не отношусь к этому как те же Daily Mail. Я не понимаю, почему она не могла оставить детей на попечение их отца. Но они все квасили, как сапожники, все выходные. Думаю, они бы не услышали даже взрыв, когда спали, не говоря уже о чьих-то шагах на нижнем этаже.
Руби просто сидит и молча смотрит.
– Я… – начинаю я и иссякаю. Мы выезжаем на главную дорогу, и я на мгновение сосредотачиваюсь на том, чтобы понять, как влиться в поток машин.
– Просто скажи мне, – говорит она, как только мы выезжаем на внешнюю полосу.
– Я не знаю, что ты хочешь от меня услышать. Здесь нет какой-то скрытой правды. Она исчезла из спальни, в которой вы были вдвоем, посреди ночи. Никто не нашел ни ее, ни каких-то ее следов.
– Миленько, – говорит Руби. – Очевидно, это сильно повлияло на твою жизнь.
– Нет, я… – Конечно, она права. Нечестно оставлять все как есть. Руби, наверное, больше всех пострадала от всего этого, в конце концов, даже больше, чем ее мать, а она ничего не знает.
– Хорошо, – говорит она, – тогда расскажи мне все своими словами, и посмотрим.
«Посмотрим?» Я отрываю взгляд от дороги, чтобы взглянуть на нее. Она спокойна и абсолютно невозмутима. «Ладно, – думаю я. – Непохоже, что мне удастся сменить тему». Вздыхаю и начинаю с самого начала.
– Ну, это был пятидесятый день рождения отца. Ты слышала о местечке под названием Сэндбэнкс? Это в Пул-Харбор.
– Да, да, – говорит она. Она явно хочет, чтобы я перешла к сути, но я не собираюсь этого делать, не вот так просто. Если я собираюсь рассказать все, что знаю, ей нужно услышать то, о чем она просила: историю моими словами.
– Ладно. Это любимое место таблоидов, потому что где-то в девяностых годах Сэндбэнкс внезапно стал самым дорогим местом в стране в пересчете на квадратный метр. Без какой-то очевидной причины. Это пригородный песчаный карьер, который тянется почти через всю гавань, а в конце находится пристань парома, идущего в Пурбек. Раньше это было такое место, где отдыхали бухгалтеры на пенсии, и там стоял захудалый отель с песчаным пляжем, который рекламируют для семейного отдыха. А потом вдруг все эти миллионеры из айти-компаний начали скупать там землю, и рынок сошел с ума. Поэтому отец начал делать там быстрые ремонты. Он получал от четверти до полумиллиона прибыли с каждого. Буквально купался в легких деньгах.
Руби хмыкает. Она явно считает, что история британского рынка недвижимости не поможет ей продвинуться в расследовании.
– Я рассказываю тебе это затем, Руби, что именно поэтому мы там и собрались. Именно там, а не на юге Франции. Я не думаю, что газеты догадались; они были слишком увлечены всей этой историей с Кварталом миллионеров. Отец только что закончил ремонт, на следующей неделе дом выставлялся на продажу, и это была самая роскошная перестройка, которую он когда-либо делал, поэтому он решил, что может воспользоваться всеми удобствами, за которые заплатил, и провести там свой день рождения.
– Борнмут в Пул-Харбор? Как-то не похоже на отца.
– Нет. Именно. Хочешь начистоту? Я думаю, он хотел притвориться, что он снова подросток, а это гораздо легче сделать, если не нужно проходить таможню.
Она на мгновение задумалась.
– Ты хочешь сказать, что они принимали наркотики?
– Ты же сама хотела знать, Руби.
Она выглядит возмущенной, так, как может выглядеть только подросток при мысли о том, что кто-то в зрелом возрасте строит из себя рок-звезд. Боже. Вся эта история с Симоной для нее, должно быть, еще ужаснее, чем для меня. Детская травма – это одно, но старый козел с женщиной, которая не дотягивает каких-то пары лет до того, чтобы быть его внучкой? Особенно когда эта женщина – Симона. Когда я узнала об этом, мне было хреново несколько недель.
– Да. Что я могу сказать? Да. Вероятно, они употребляли и кокаин, но совершенно точно курили травку. Запах этой дряни невозможно не почувствовать.
– Говорят, что так и есть, – лукаво отзывается Руби. Я не обращаю на это внимания.
– И они пили, и жрали, и кричали друг на друга так, как это делают взрослые, когда напиваются. Я понятия
