Безнадежный пациент - Джек Андерсон
Коделл сдержала слово. Все краски, которыми был расцвечен тот эпизод, приглушены. Порождаемая ими печаль и душевная боль исчезли, а вместе с ними и остальные эмоции.
Впервые за несколько часов я останавливаюсь. Краем глаза замечаю, как сразу же напрягается мой далекий наблюдатель. Он видит резкую перемену в моем поведении, и садовый секатор в его руках замирает.
С огромным трудом я проскальзываю незамеченным в сад и сквозь распашные двери попадаю в тишину Призмолл-хауса. Вскоре позади меня раздаются гулкие шаги по мрамору – Виллнер закончил работать на лужайке. Признаюсь, мои прогулки имеют и тайную цель.
Ахиллесова пята в устройстве Института, одно из очень немногих уязвимых мест, которые мне удалось подметить, – это крайне малочисленный персонал. Коделл прекрасно понимает, что ее методы бросают обществу откровенный вызов. И потому организовала практику на острове в Ирландском море, подальше от надзорных органов. Могу предположить, что и персонал она отбирала, исходя из тех же соображений. Идеальный сотрудник – это преданный до мозга костей человек, который ни при каких обстоятельствах не сболтнет лишнего посторонним. И пустынные залы Призмолл-хауса – наглядная демонстрация того, как сложно найти таких сотрудников.
Коделл – руководитель Института и бо́льшую часть дня проводит в кабинете на втором этаже. Приготовление еды, уборка и канцелярская работа целиком на плечах Виллнера. Складывается впечатление, что у этого человека неистощимый запас необходимых инструментов и продуктов питания. Он даже умудрился раздобыть новый фильтр для бассейна, не покидая острова. Однако я до сих пор не видел, откуда Виллнер все это достает.
Изучив здание изнутри, я понял, что имею доступ лишь к половине помещений цокольного этажа. Я могу пользоваться тренажерным залом, бассейном, подземным теннисным кортом и сауной. Но где-то за ними скрывается часть Призмолл-хауса, которую мне еще предстоит исследовать. Именно туда в конце каждой смены удаляется Виллнер.
Его работа не подчинена четкому расписанию, а потому отследить передвижения ординарца можно, только если ходить за ним по пятам целый день. Впрочем, если я остаюсь снаружи чуть дольше, Виллнеру, похоже, надлежит присматривать за мной издалека. Ему приходится бросать все и немедленно превращаться в садовника. Обрезая кусты, Виллнер следит, чтобы я ненароком не забрел в море.
Обычно он работает в саду не более двух часов в день. Сегодня из-за меня Виллнер не мог приступить к остальным обязанностям все утро. Я тихо прячусь в игровую комнату и под прицелом десятков пар стеклянных глаз прислушиваюсь к шагам Виллнера. До атриума он не доходит. Виллнер входит в здание, и мне почти сразу слышно, как открывается и закрывается еще одна дверь.
В самом начале входного коридора Призмолл-хауса, еще до атриума, находятся две двери: справа и слева. Обе они, как я уже выяснил, ведут в коридор вдоль южной стены здания, через который можно попасть в пару непримечательных комнат. Судя по звукам, Виллнер зашел в одну из этих дверей.
Я быстро сбрасываю сандалии и кидаюсь следом за ним. Прохожу атриум, где с потолка мне улыбается нарисованное лицо. Мои босые ноги так бесшумно ступают по залу, в котором обычно царит гулкое эхо, что я начинаю думать, уж не снится ли мне все это. Я торопливо возвращаюсь во входной коридор и вижу, как с восточной стороны медленно закрывается дверь. Не теряя времени даром, я успеваю проскользнуть внутрь.
Надо мной потолок из голого бетона, под ногами темно-синий ковер. Зато стены юго-восточного коридора, оформленные в истинной манере Призмолл-хауса, лишены подобной лаконичности. Обе стены покрыты несметным количеством пластмассовых рук. Руки прикреплены к стене и выкрашены в разные цвета. Ладони повернуты к стене, пальцы предыдущей руки лежат на запястье последующей и так далее. Они расположены внахлест по принципу рыбьей чешуи, образовывая сложное панно, пестрящее яркими аляповатыми красками.
Раньше, когда я бродил по Призмолл-хаусу, это помещение показалось мне кричаще пошлым и уродливым. Но от моего внимания последовательно ускользала важнейшая деталь коридора, которая теперь бросается в глаза даже самому невнимательному зрителю. Участок стены развернут поперек коридора, как распахнутая дверь. Оказывается, в десятке метров от меня потайной ход!
Виллнер ныряет в проход и скрывается в своей личной части Призмолл-хауса. Пластмассовые руки, маскирующие дверь, аккуратно разрезаны вдоль ее края. Когда дверь встанет на место, шов будет почти незаметен. Сейчас я увижу это своими глазами. Дверь начинает медленно закрываться. Я отчаянно бегу на кончиках пальцев и, чуть не поскользнувшись на ковре, прыгаю к двери. За мгновение до того, как она закроется, я успеваю придержать красное пластиковое запястье и юркнуть внутрь.
Затаив дыхание, я с волнением прислушиваюсь к размеренной поступи Виллнера. Притом что архитектор в свойственной ему яркой манере выступал против консьюмеризма и классовой системы, к помещениям для слуг он отнесся спустя рукава. Бетонные стены, а между ними бетонная лестница, ведущая далеко вниз, в бетонное подземелье. Всюду виднеются трубы и манометры: только функция, никаких украшательств, никаких претензий.
И тем не менее все это производит на меня сильное впечатление; по спине ползет холодок, внутренний голос умоляет не спускаться по ступеням, подумать, что будет, если меня обнаружат. Мои руки, придерживающие дверь, инстинктивно дергаются, стоит мне представить, как легко я мог бы сейчас выскользнуть обратно в коридор и выбросить тайный ход из головы.
Да, я боюсь того, что может произойти, если меня застукают, боюсь намеренно подвергнуть себя опасности, но Коделл продолжит лечение в любом случае. Я все равно пострадаю, независимо от того, рискну я сейчас или нет.
Я вставляю одну сандалию в дверной проем и шагаю на грубый бетон. Обжигая босые ступни о ледяной каменный пол, осторожно спускаюсь по крутым ступеням, а руками придерживаюсь за стены, чтобы не упасть. Меня почти сразу оглушает грохот работающих машин, в ноздри ударяет едкий запах хлорки и стирального порошка.
В конце лестницы резкий поворот направо. За углом я вижу двадцатиметровый коридор с гладкими каменными стенами, выкрашенными белой краской, а в самом конце – вход в просторное помещение.
Вдоль голых стен коридора не заметно ни дверей, ни альковов, ни даже теней – лишь прямой, ярко освещенный проход. Как будто я внутри ружейного ствола. Я с ужасом понимаю: если Виллнер, проходя по подвалу, посмотрит вдоль коридора, деться от его взгляда мне будет некуда. И все же на какое-то время его займут дела. Конечно, скрытность и терпение
